Doomsday 1999. What’s the verdict? |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Doomsday 1999. What’s the verdict? » Прошлое » cold heart and no regrets
[indent] Время, место: Нью-Йорк, 1921 год;
[indent] Участники: Мария Анжелика де Лафайет (Моника Кейн) и Абрахам Хоффман;
[indent] События: история из недавнего прошлого о том, как исповедью можно заработать себе союзника, который поможет рассказать правду обществу... и поможет избежать приговора.
[indent] Тёмная, холодная клетка, куда не проникают лучи солнечного света - лишь свет от электрических ламп в коридоре. Никакой фурнитуры - лишь голый пол и стены. Этот карцер мог бы вполне сойти за обычный, если бы не одна деталь - вход был запечатан какой-то магией, которая не позволила бы никому выбраться изнутри.
[indent] Не то, что бы Мария хотела выбраться отсюда...
[indent] Она была настроена апатично. Взгляд вампирши выражает лишь полное безразличие к её собственной положению, собственной судьбе. Возможно, она уже просто смирилась с тем, что ей предстоит умереть. Или быть запертой так надолго, что мир снова изменится до неузнаваемости.
[indent] На ней было надето белое платье, которое в её время было бы стыдно называть и ночным бельём. На шее было лишь ожерелье. Длинные чёрные волосы Марии были распущены и вымочены чем-то. Возможно, водой, но если приглядеться, то можно было увидеть, что они все были в крови. Вся женщина была покрыта кровью, с ног до головы. Вечернее платье, которое было одним из красивых в вечер приёма гостей, также было испорчено.
[indent] И все эти приготовления, всю наведённую красоту пришлось уничтожить. Ради убийства одного очень нехорошего вампира. Да, даже сейчас де Лафайет больше волновалась за свою красоту, чем за того, кого она убила. Оторвала голову, сожгла останки... всё как и в первый раз. И во второй раз ей понравилось даже больше, чем в первый. Тот, кто говорит, что убийство из мести не принесёт удовлетворения - дурак, либо не терял всё, за что стоит жить из-за таких подонков, как эти вампиры. Они заслужили смерть, медленную и мучительную. Ради отмщения за Этьенна, своего маленького сына, Мария была готова даже спуститься в ад и пройти через все его круги, вынести все эти мучения. Стать чудовищем из страшных сказок - лишь меньшее из того, на что пошла эта женщина.
[indent] И всё же, она ждала. Марии нечего терять, и это было понятно всем. Она не остановится ни перед чем, чтобы завершить начатое, и, возможно, даже зайти дальше, учитывая ту интересную информацию, которую она узнала о своих жертвах. Мария де Лафайет определённо была слишком опасна, особенно для той, кто двадцать лет назад о современном мире-то ничего не знала. А только проснулась - и уже успела увидеть всемирную войну. Люди никогда не поменяются - вся цивилизация держится на фундаменте из костей мертвецов, сложивших головы в нескончаемых завоеваниях...
[indent] Мария опустила взгляд на свои ступни и прижалась спиной к холодной каменной стене. Желание прикончить последнего ублюдка по-настоящему застилало её разум, и Моника это прекрасно понимала. Осознавала, что одержима этим, но другой цели в жизни, - или в не-жизни, - у неё попросту не было. Поэтому, она просто сидела и... ждала. Сама не знала, чего. С охраной поговорить не удавалось, а когда женщину здесь заперли - то и объяснить ничего не удосужились. Впрочем, не слишком то они отличаются от замковой стражи, что сторожили нарушителей спокойствия в подземельях. Повадки у людей одной профессии никогда не меняются...
Эта мысль заставила вампиршу хмыкнуть и улыбнуться, обнажив клыки, которые убирать она не хотела, хоть и могла. Просто не видела в этом смысла...
— Эйб, предупреждаю: она – ненормальная, — скрещивая руки на груди, сообщил егерь I класса Энтони Марино.
— Все так плохо? — растирая оба виска ладонями, уточнил Хоффманн. Голова кружилась, и ощущение было такое, будто бы череп под завязку набит ватой или – того не лучше – дамскими панталонами.
Похоже, в «ОсЭкс» опять тестировали новую систему охраны и маскировки. Еще буквально двадцать минут назад он, Абрахам Хоффманн, полностью отдавал себе отчет, кто он и где он, а сейчас – что ж, он был почти уверен, что он – это он и, кажется, не покидал пределы Нью-Йорка. Большого такого города с развитым производственным сектором.
— Башка бо-бо, да, Хоффманн? — издевательски осклабился Тони Марино, похлопывая Хоффманна по плечу широкой тяжелой ладонью. «Старый ты бессердечный пес», — в свою очередь лишний раз убедился Хоффманн. В принципе – ничего оскорбительного, Энтони – для своих «Тони» – Марино действительно был немолод, чувствителен, как бетон, и оборотень.
— Есть такое, — согласился Хоффманн, перед глазами плясали десятки маленьких черных точек.
— Это у нас вторую неделю, — поделился ценной информацией Марино. — Наш новый начальник отдела внутренней безопасности просто повернут на всяких магических штуках. Ну, ему-то, собственно, что? Пришел – посмотрел – ушел, а старину Кёрка… помнишь старину Кёрка?
— Помню.
Врал. Никакого старину Кёрка Абрахам Хоффманн не помнил, не помнил даже, что он ел на завтрак и – наверняка это было важнее всего – с какого такого перепуга решил на старости лет служить Закону абсолютно, вот абсолютно бесплатно. Ах да, он – филантроп, и эта резня в Вашингтоне… было в ней что-то, что-то такое – необычное, но хоть убей – непонятно что.
— Короче, старина Кёрк заблевал весь отдел и, сдается мне, добром это не кончится, — задумчиво подытожил Марино, жестом предлагая Хоффманну спускаться вниз – по узкой бетонной лестнице и дальше по коридору – к камерам предварительного заключения. Пахло тут, готов был поклясться Хоффманн, и впрямь блевотиной.
— Слушай, Эйб, ты и сам выглядишь не лучше Кёрка. Все нормально?
— Сойдемся на том, что у меня легкий приступ клаустрофобии.
— Если надумаешь блевать – могу принести ведро, — заботливо предложил Марино, глядя на Хоффманна исподлобья. Глаза у него были черные. Впрочем, у них обоих.
— Клятвенно обещаю не блевать, Тони, — клятвенно пообещал Хоффманн, чувствуя, как сердце в груди начинает стучать громко-громко. Нет, дело тут было совсем не в клаустрофобии. В опыте. В целых семидесяти годах, проведенных в одном таком же, насквозь провонявшем дерьмом – может быть, даже его, Хоффманна, собственном, – колодце. Зря он об этом вспомнил.
— Как скажешь, Эйб, — пожал плечами Тони. — Но я предупредил: она – ненормальная. Коллеги из Европы говорят, перед тем, как перебраться на нашу территорию, эта красотка успела устроить побоище в Лондоне. Похоже, мы имеем дело с серийником. Мария, кажется, Лафайет. Имя – это все, что удалось выудить нашему телепату, потом… потом девчонка заглохла. Причем намертво.
— Очень любопытно, — резюмировал Хоффманн, теперь уже сам глядя на егеря исподлобья. — А сейчас будь добр – открой дверь и оставь меня наедине с клиентом.
— За гиблое дело ты взялся, Хоффманн, — не отказал себе в удовольствии предупредить Тони, но дверь открыл и щелкнул рубильником – в отличие от вампиров и оборотней, нефилим второго поколения Абрахам Хоффманн видел в темноте не лучше сапожника Джонни. То есть не видел – категорически и ничего.
— Уффф… так вот ты какая, Кровавая Мэри, — с шумом выдохнул Абрахам Хоффманн, едва разглядев, что перед ним такое – с ног до головы перемазанное кровью чудовище.
— Простите, мисс, это было неэтично, — поправляя узел черного галстука в тонкую серую полоску, мельком улыбнулся Хоффманн. — Меня зовут Абрахам Хоффманн и я буду вашим защитником. Мне сказали, вы не из разговорчивых, но, надеюсь, мы это поправим. И… пусть это останется только между нами… лично я не считаю убийство монстра, пусть даже раскаявшегося, каким-то чрезмерно нехорошим поступком. Меня беспокоит другое – почему вы сработали так грязно? Вы вообще помните, что вы сделали, Мария? Это важно. Действительно важно. На самом деле от этого может зависеть всё.
[indent] Скрип открывающейся двери заставил Марию перевести взгляд в сторону проёма. Ей даже на какой-то момент стало интересно, кто же войдёт в темницу. Она сделала ставку на палача, но, кажется, прогадала. В камеру вошёл мужчина, пожилой на вид, но было в нём что-то... странное. Впрочем, на этом самом моменте вампирше и стало абсолютно плевать. Когда загорелся свет - она отвернулась, чтобы гость не видел её лица, покрытого запёкшейся кровью. Тем не менее, женщина внимательно слушала, что говорит ей этот Абрахам, если он, конечно, представился настоящим именем.
[indent] - Помню, - ответила "Кровавая Мэри" и повернула голову к Хоффманну, заглянув в его глаза, - я всё помню. Каждую секунду. Взгляд этого fils de pute, полный ужаса, когда я отделяла его поганую голову от тела.
[indent] Мария говорила с лёгким французским акцентом, от которого ей до сих пор не удалось избавиться в полной мере. Возможно, и никогда не получится. И она, по крайней мере, была абсолютно честной, потому что не видела смысла врать. Мало ли какой магией они могут воспользоваться, чтобы выявить ложь?
[indent] - Он заслужил то, что получил. У меня нет сожалений о том, что я сделала, - девушка сделала небольшую паузу, - может, кроме того, что я причинила им недостаточно страданий.
[indent] Мария встала в полный рост, чтобы быть на одном уровне с Эйбом. Даже в таком виде можно было заметить её аристократичную осанку и манеру держаться. Она улыбнулась, обнажив свои клыки. Почему-то, находясь рядом со своим единственным шансом на спасение, Мария де Лафайет говорила всю правду, не стремясь как-то обелить свои поступки. Если Эйб был шансом на её спасение - он должен либо принять тот факт, что защищает абсолютно виновную по всем статьям вампиршу, убившую двух себе подобных. А если не захочет... что ж, значит, ей нужен будет другой защитник, или не будет нужен вовсе. Вообще, девушка была довольно удивлена, что её интересы вообще кто-то защищает. Если бы такое случилось в 1500-х годах, то её бы просто заперли или казнили бы, не разбираясь, права она, или виновата. Очевидно, что мир сделал большой шаг вперед во всех аспектах...
[indent] - Мне интересно... - вампирша делает шаг навстречу Абрахаму и наклоняет голову вбок, выдавая явный инстинкт хищника, заинтересовавшегося добычией... и кстати, Мария была довольно голодна, - что уже успели надумать обо мне? Как меня называли? "Чудовище" не считается, уже было в Бристоле... и в Лондоне, - ещё один шаг навстречу мужчине, и де Лафайет остановилась в метре от него, - даже интересно, какие причины моих поступков придумали за меня... хм... - она усмехнулась и выпрямила голову, продолжая смотреть Хоффманну в глаза, - с'est la vendetta. Давно забытый обычай. Кровавый и беспощадный...
Отредактировано Monica Kane (2020-06-07 19:36:57)
«Бристоль, значит?», — отметил про себя Эйб, никакого упоминания ни о каком Бристоле в ее досье не было, и черт угадает – благо это или чье-то фатальное упущение.
— Ни о придуманных за вас причинах ваших поступков, ни о ваших же прозвищах мне ничего неизвестно, — держась максимально расслабленно, максимально корректно и даже максимально вежливо, сообщил Абрахам Хоффманн-младший, с легким интересом разглядывая то, что издалека, в общих чертах – например, силуэтом — могло бы сойти за девушку.
— Если вы еще не заметили, мисс Лафайет, мы с вами – в цивилизованной стране. В цивилизованных странах служители правоохранительной системы фигурам даже самых отпетых злодеев стараются не придавать излишне эмоциональный оттенок. Но раз уж вам так интересно, могу назвать порядковый номер вашего дела, правда, он длинный, почти полностью состоит из цифр и, поверьте, совсем не похож на нечто такое, чем принято пугать маленьких непослушных деток… За вычетом, разумеется, тех, кого до дрожи пугает сложение.
А еще кое-кому явно не помешало бы взять урок этикета. Да, конечно, особых иллюзий насчет того, что изначально сложный клиент, поддавшись его, Хоффманна, невероятной итало-еврейской харизме, возьмет и растает, как маслице на теплом хлебушке, у Эйба в принципе не могло быть и не было, но это не означало, что он позволит, собственно, кому бы то ни было вообще оттачивать на нем навыки своего вызывающе, может быть, даже чересчур вызывающе деструктивного поведения.
— Мисс, большая просьба – стойте, где стоите и, пожалуйста, без резких движений, — неизменно вежливо улыбался Эйб, обращая внимание, что глаза у Кровавой Мэри светло-карие, и взгляд – дикий, конечно, но не прямо точь-в-точь как у сумасшедшего.
Если она сама и считала себя зверем, а пока всё говорило в пользу именно такой версии, это был умный зверь или, во всяком случае, зверь, не до конца утративший представление о человеческом интеллекте.
— Мне бы не хотелось причинять вам вред. И мне бы не хотелось, чтобы вы причинили вред мне. Я – подозреваю, как и вы, - несколько старомоден. А потому даже в наш… цивилизованный и прогрессивный век все еще полагаю движущей силой успеха ничто иное как взаимные уважение и доверие, — слегка растянул губы в улыбке Абрахам Хоффманн-младший, понимая, что при необходимости будет вынужден вырвать ей сердце.
— Конечно, вы имеете полное право возразить мне, сказав, что как таковых причин для доверия у вас нет… Но на самом деле они есть. Я. Я – тут, и я трачу на вас свое время. Без ложной скромности драгоценное. И значащее для меня не меньше, чем для вас – ваша персональная вендетта. Кстати, о вендетте. Расскажите подробнее о ваших отношениях с покойным fils de pute. Он провоцировал вас? Был агрессивен? Случившееся как-то связано с его… м-м-м… не бывает бывших солдат и бывших культистов тоже не бывает, — задумчиво добавил Эйб, зачем-то отступая на шаг к двери. — Возможно, вы – на самом деле чудовище, мисс Лафайет, но нигде не сказано, что чудовище не может быть жертвой.
[indent] Мария искренне рассмеялась. В этот век очень многие люди внезапно стали шутниками. Возможно, в её время было просто не до смеха, и пьяный гогот можно было разве что где-нибудь в кабаках услышать, то сейчас всякого рода шуты, казалось, передали искусство развлекать других людей в народные массы. Вот и Эйб - его чувство юмора, возможно, было неуместным, но оно уж точно забавляло вампиршу. Впрочем, она понимала, что Хоффманн сюда пришёл не развлекать заключённую, а помочь, и, кажется, в своём намерении был довольно искренним - а вот это, как и в прошлом, было довольно редким качеством. Ей было лишь интересно, в чём была выгода этого защитника угнетённых законом...
[indent] - Когда я стала жертвой - я вовсе не была чудовищем, - после смеха на лице Марии промелькнула тень улыбки, после чего она опустила взгляд в пол, обхватила свои предплечья ладонями, будто ей было холодно, и отвернувшись от Абрахама, отошла в дальнюю часть камеры, - хм... забавно. Наверное, эти подонки не рассчитывали, что я переживу обращение. Думали, что я слабая...
[indent] Девушка хмыкнула и развернулась к своему гостю, теперь разглядывая его костюм. Многие мужчины в это время носили такие. Даже бедняки старались выглядеть стильно... эпоха, которую позже назовут "Ревущие двадцатые".
[indent] - Они лишили меня семьи. "Оскорблённые" моим братом... их было всего трое. Он принял их отряд наёмных мечей за бродяг и разбойников, не пустил в замок на ночлег и велел убираться подальше, обозвав безродными псами. Сначала они убили всех моих родных в месте, где я родилась... - де Лафайет на удивление спокойно рассказывала об этом. Явно виден след насильственного подавления эмоций, чтобы не чувствовать боль и сожаления. Воспоминания о тех роковых днях лишь раздували пламя ненависти в сердце "Кровавой Мэри", - потом они отправились добивать род моего брата. Напали ночью, не щадили никого - кроме, разве что, лошадей. Их люди резали всех молча, и будто не чувствовали боли, словно безвольные куклы. Мой муж и свёкор были одними из первых, кто пал, сражаясь.
[indent] Девушка отводит взгляд в сторону и разглядывает стену. Она странно напомнила ей о стенах часовни в замке....
[indent] - У меня был сын... Этьенн... ему было всего четыре года, когда..., - вспомнив родную кровинушку, Мария, сама того не замечая, грустно улыбнулась... а её глаза стали мокрыми о слёз, - я пыталась спрятать его, но эти звери нашли нас... они привязали его ноги, голову и руку к трем лошадям, и... и...
[indent] Мария де Лафайет не чувствовала долго. А когда открывала себя эмоциям - они зашкаливали. Рассказывая Абрахаму обо всём, вампирша будто заново переживала то, что с ней произошло почти четыре сотни лет назад. Но в памяти всё отложилось так хорошо, что каждый раз, вспоминая об этом - было ощущение, будто всё произошло вчера.
[indent] Она рухнула на колени, содрогаясь от плача. Нарыдалась она в склепе, когда трое подонков, обративших её, и питавшихся ею, замуровали Марию там.
[indent] - Я не знаю, что это за поганый еретический культ, в котором они были... - закончив содрогаться от рыданий, Мэри подняла взгляд на Хоффманна, глядя на него снизу-вверх, - но если они скрыли зверства над моей семьёй, то я заставлю их заплатить... рано или поздно.
История, поведанная вампиршей, была поганой, очень поганой, но самым паршивым во всем этом было, пожалуй, то, до чего незаметен оказался переход между «Кровавой Мэри, чудовищем из Бристоля» и «Марией – матерью, готовой на все ради мести за смерть ребенка».
Никаким душевным здоровьем тут даже не пахло, и не сказать, чтобы это новое обстоятельство вносило в его гиблое дело некоторую жизнеспособность. Марии Лафайет действительно не повезло, не повезло в день, когда она стала вампиром, и продолжало не везти сегодня. Увы, насколько бы цивилизованным ни было современное общество, вампиры, как сотню лет назад и тысячу до того, оставались именно таким видом, представителей которого цивилизованное большинство предпочитало видеть не веселыми, энергичными и бодрыми, но в траурном вазоне на каминной полке. А вот это как раз здорово. Если получится убедить судей «ОсЭкс» - по счастью, представительство Инквизиции Лондона возвращения Марии в Европу не требовало, - мол, покойные Лука Дюбуа и Жан-Филипп Дюбуа (определенно родственники) были куда большими монстрами, чем обезумевшая от горя мать, на глазах которой с непередаваемой жестокостью растерзали всю семью, включая ребенка, возможно, Кровавой Мэри удастся отделаться… м-м-м, покаянием и исправительными работами.
Да, он хотел многого, но лучше хотеть много и, получив меньше желаемого, остаться разочарованным, чем хотеть малого и не получить ничего.
— Отвратительная история, мисс Лафайет, — согласился Хоффманн, все также стоя у двери, теперь, правда, в чуть-чуть напряженной позе. Приближаться к вампирше – себе дороже. В конечном счете она могла с легкостью вцепиться ему в горло, вырвать руку или переломать ноги, и хотя ничто из этого его не убьет, объяснить внеплановую инвалидность перед непосвященными клиентами и адвокатской коллегией Нью-Йорка будет, мягко говоря, затруднительно.
— Те, кто учинил расправу над вашей семьей, — многозначительно поджал губы Хоффманн. — Были адептами Культа Лилит. Вы не поверите! – вполне дегального, хотя, честно, я бы сам дорого заплатил за возможность взглянуть, как пару-тройку таких адептов привязывают к лошадиным хвостам и отпускают порезвиться в поле. Но… м-м-м… прогресс есть прогресс, и методы народной юриспруденции нынче не в моде. Боюсь, мисс Лафайет, нам с вами придется рассчитывать исключительно и только на суровую справедливость Закона. Если мы с вами, мисс Лафайет, сможем предоставить суду неопровержимые доказательства того, что убитые вами по-прежнему представляли повышенную угрозу для общества, и в первую очередь – для людского, что ж, тогда… тогда, мисс Лафайет, мы с вами еще поборемся.
Она была виновна, виновна целиком и полностью, но, как ни странно, именно это и делало его работу значительно легче и проще. А все почему? А все потому, что за вычетом жизни и личной свободы невиновным в принципе терять нечего, зато у виновных… о! у виновных всегда оставался этот увлекательный груз на совести, которым ни Окружному совету, ни Капитулу, ни даже Конклаву ничто не мешало воспользоваться.
— Да, не поделитесь, как вам удалось выследить месье Дюбуа… в смысле обоих… Это ведь наверняка было по меньшей мере непросто.
Вы здесь » Doomsday 1999. What’s the verdict? » Прошлое » cold heart and no regrets
