— Эйб, — скрещивая под грудью руки, похожие на стволы побитых временем баобабов, констатировал Энтони - для своих «Тони» - Марино, далеко не юный оборотень и егерь I класса:
— Клянусь Мадонной, так и знал, что ты здесь объявишься.
— А вот для меня, честно признаюсь, наша встреча – полная неожиданность, — поджал губы Абрахам Хоффманн-младший, похлопывая по бедру красно-коричневой жесткой картонной папкой. — Решил на старости лет перебраться в солнечные края? Удивил так удивил, мне казалось, ты – настоящий патриот Нью-Йорка. Останешься с любимым городом до конца. Своего или города – тут, как повернется удача.
Хоффманн улыбался, Марино – напротив, выглядел усталым, старым и каким-то за неимением лучшего определения – подавленным. Примерно, как с блеском прошедшая все тестовые испытания перфорированная туалетная бумага.
— Весело и здорово быть патриотом Нью-Йорка, когда тебе от двадцати до сорока, — хмыкнул Марино, поскрипывая баобабами. — В моем возрасте начинаешь мечтать не столько о приключениях, сколько о том, чтобы дожить до завтра.
— Mannaggia!* Неужели – хандра? — ахнул Хоффманн, свободной рукой снимая с головы белую, явно новую – с иголочки – шляпу.
Марино не ответил, вместо ответа – многозначительно пожал плечами.
— Понял, слишком глубоко копаю. Извини, дружище, профессиональная деформация, — усмехнулся Хоффманн, протягивая Марино шляпу. — Прибереги где-нибудь в укромном уголке своего кабинета… на худой конец шкафчика, я слышал, клиент у меня необычный, а я, насколько ты знаешь, не люблю жертвовать, когда можно не жертвовать дорогими для сердца и кошелька вещами. Кстати, напомни, пожалуйста, к чему было это твое «так и знал, что ты здесь объявишься»?
— Ну, — облизнул губы Марино, высвобождая один из баобабов и забирая шляпу. — Во-первых, твоя слава бежит впереди тебя: если где-то скрутили убийцу-психопата, жди Хоффманна – адвоката дьявола; во-вторых…
— Что? Серьезно? Адвокат дьявола? Так и говорят?
— Нет, но знаю, что тебе бы наверняка понравилось. А, во-вторых, — после паузы продолжил Марино, теперь уже обеими руками сжимая поля шляпы. — Это я постарался, чтобы нынешнее дело не ускользнуло от твоего внимания.
— О-о-оу, даже так? — выгнул брови Абрахам Хоффманн-младший, чуть настойчивее хлопая по бедру красно-коричневой жесткой картонной папкой. — Знаком с убийцей?
— Знаком с убитым, — стиснул зубы Марино. — Да, сам в курсе, среди оборотней вообще не часто попадаются социально ответственные и всячески добропорядочные граждане, но Уильям Уилкинс – это не просто волк в шкуре волка, Уильям Уилкинс – это дерьмо в оболочке дерьма.
— Надо же, а в деле, — потрясая в воздухе жесткой картонной папкой, округлил глаза адвокат дьявола, — сказано, что Уильям Уилкинс – чуть ли не божий агнец. Но я тебя понял. А что с убийцей?
— А что с убийцей, ты сам мне и расскажешь, — впервые за весь разговор улыбнулся Энтони «Тони» Марино, егерь I класса. — И… клянусь Мадонной, если выяснится, что убийца хоть чуть-чуть, хоть на полпальца человечнее покойника, пожму ему руку. Правда.
— Шансы есть?
— Мало.

— Доброе утро, — еще не глядя на пока всего лишь подозреваемого, вежливо приветствовал с порога Абрахам Хоффманн-младший, пружинистым шагом добираясь до стола, расстегивая вторую с низа пуговицу черного в тонкую белую полоску двубортного пиджака, и усаживаясь на жесткий, вкрученный в бетонный пол стул из легкого, но прочного металла.
Вздыхая, потому что - впрочем, ничего нового - расстояние между столом и стулом предполагало как для заключенных, так и для адвокатов несколько отличные от габаритов самого Хоффманна стандарты роста и прочих визуально важных параметров.
Если по каким-то неопределенным причинам Абрахаму Хоффманну-младшему захочется, не вставая с места, приблизиться к арестанту, придется в буквальном смысле сгибаться чуть ли не пополам.
Что ж, значит, самое время откинуться на спинку стула и выглядеть так, будто бы действительно владеешь ситуацией.
— Мистер Роджер Майер, — начал вступительное слово Абрахам Хоффманн-младший, опуская на стол красно-коричневую папку и постукивая по ней правым указательным. Иногда бывало так, что заключенные пытались собственное дело сожрать, но это не отменяло того факта, что адвокатам по долгу службы и в целях сохранения репутации полагалось выходить в свет строго во всеоружии и, разумеется, при полном параде.
Костюм Хоффманна выглядел дорого, сам Хоффманн – так, словно бы купил себя на распродаже. Но крайне дорогостоящих греческих или скорее римских антикварных товаров.
— Точная дата рождения не установлена, сотрудничать со следствием отказываетесь. На самом деле это правильно. Теперь давайте сразу выясним, на чьи показания будем опираться – на ваши или на производивших ваш арест маршалов. Первый вариант предполагает сотрудничество путем словесной и, если это будет оправдано, несловесной коммуникации, второй… ну, допустим, что я буду дома уже к завтраку. Хотя, должен сказать, при всей своей любви к домашним завтракам, само по себе ваше дело мне кажется довольно… своеобразным и я не против подзадержаться. К тому же есть люди, полагающие вас не таким уж и виноватым. И, как вы понимаете, эти люди – не я. Итак, что выбираем?
____________________________
* - Черт возьми! (Невероятно!) - итал.

— По причине непримиримых разногласий. Ага. Так и запомним, — закусил верхнюю губу Абрахам Хоффманн, поднимая со стола и на весу раскрывая папку – к себе содержимым, к арестанту – жестким красно-коричневым переплетом, на одной из сторон которого металлически поблескивала ромбовидная табличка с гравировкой «Эйбу Хоффманну с вечной благодарностью! От И.М., 1932 г.».
Насколько еще загодя успел убедиться Хоффманн, в «своеобразном» деле содержалось всего шесть машинописных листов.
— Да, к слову, вы не удивляйтесь. Я никогда ничего не записываю, у меня отличная память, а бумаги… бумаги имеют свойство гореть, теряться, пачкаться или попадать не в те руки, что, согласитесь, гораздо хуже всего выше перечисленного. Ну да, так и есть, — закрывая папку с громким хлопком чему-то своему утвердительно кивнул Хоффманн. — О причинах непримиримых разногласий здесь, к сожалению, ни слова. Отсюда следующий вопрос: «непримиримые разногласия» на почве чего? Идеологии, вероисповедания, личной неприязни – хотя этот вариант я бы не трогал, он плох – морального и физического давления на вас со стороны потерпевшего. Возможно, мистер Уилкинс принуждал вас или ваших знакомых к сексу, может быть, к сексу в извращенной форме? Если да – хорошо. Вернее, для вас или ваших знакомых – не слишком. Но сексуальные домогательства, равно как и сексуальное насилие для защиты – идеальная почва. Говорите со мной откровенно, мистер Майер, в первую очередь это в ваших же интересах. Потому что как ваш защитник, — подаваясь вперед, опустил руки на столешницу вниз ладонями Абрахам Хоффманн, — я имею полное право верить во что угодно: в вашу виновность, в вашу невиновность, в святого Николаса или в тот шанс на миллион, что после смерти наиболее праведных из нас ожидает вечная игра в Марко Поло, бассейн шампанского и бесчисленное множество нагих, на все готовых красоток. Единственная вера, о которой вы должны беспокоиться, мистер Майер, ваша вера в меня. Потому что именно от того, буду я убедительнее обвинения или не буду, зависит степень суровости вашего приговора. Итак, продолжим. Вы признались в убийстве мистера Уилкинса. И, хотя результатов психологической экспертизы, у меня нет, признаете, что сделали это в здравом уме и трезвой памяти. Ясно. Опишите подробности.
Определить истинный возраст оборотня по внешним признакам было не так уж просто, но этот вне всяких сомнений был относительно молод и, увы, абсолютно непонятно, насколько опытен. В плане жестоких убийств – уж точно. К сожалению, никакой информации ни о предыдущих приводах, ни о предыдущих осуждениях не содержалось ни на одном из шести машинописных листов в деле Роджера Майера. Или не Роджера Майера, а, может быть, Олафа фон Краккенкомпфа.
— Следующий вопрос: Роджер Майер – это ваше настоящее имя? Да, совсем забыл представиться! Абрахам Хоффманн, — представился Абрахам Хоффманн, с не меньшим интересом, чем сам арестант – его, изучая оборотня. — Так бывает, когда неожиданно выясняется, что в деле твоего клиента лично заинтересован один из твоих старых товарищей. Едва ли вы с ним знакомы. Он – егерь, и он убежден, что покойный мистер Уилкинс был, цитирую «дерьмом в оболочке дерьма», хотя значить это может в принципе что угодно. В глазах общества мистер Уильям Уилкинс был добропорядочным гражданином, не грыз ботинок никого из «ОсЭкс» и не выл под окнами. Еще одна просьба – не дергайтесь, пожалуйста. Или дергаетесь, но с объяснением причин вашего беспокойства. Настоящих и помимо вот этой очевидной, — разгоняя руками воздух в попытке охватить все пространство допросной, пояснил Хоффманн.

— Ага, — по неизменной традиции утвердительно кивнул чему-то своему Абрахам Хоффманн, с облегчением понимая, что стратегия «говори много – собеседник сам выберет, которое из слов цепляет конкретно его», впрочем, как и всегда, работала, и оборотень вопреки рапортам задержавших его маршалов оказался очень даже словоохотливым. Словоохотливым и, бесспорно, достойным высшей степени восхищения ювелирной работой разума удивительным хитрецом.
— А теперь по порядку, — откидываясь на спинку кресла, приготовился загибать пальцы Абрахам Хоффманн. — Если я правильно понял, вы, мистер Роджер Майер, – документы, к слову, особенно документы пока еще не установленной подлинности, в нашем с вами мире значат чуть больше, чем ничего, - обвиняете покойного мистера Уильяма Уилкинса в похищении людей, работорговле, сутенерстве, посягательстве на половую неприкосновенность детей ювенильного возраста, относительно вас лично – в преследовании, а также – в беспорядочном и бесконтрольном обращении непосвященных в оборотней с целью установления собственной диктатуры и – в порядке теории - общемирового гегемона, правда, без уточнения кого конкретно – себя лично или же обращенных в отсутствие лицензии, что само по себе противозаконно, вервольфов. Все выше озвученное, если я опять-таки правильно понял, не без поддержки кого-то из «ОсЭкс». Именно по этой причине, никак не связанной с героическим ланселотством, вы решили оторвать потерпевшему голову, справедливо полагая, что раз уж тот связан с кем-то из «ОсЭкс», то прибывшие вас арестовывать по чистой воды совпадению тоже сотрудники «ОсЭкс» наверняка окажутся из тех, которые храбры сердцем, девственны совестью и перед законом, и, разумеется, никак не догадаются сложить и вашу голову в соседний мешок. Странно. Мне казалось, вы будете постарше тех самых, упомянутых вами смазливых Томасов Сойеров, среди которых я могу обнаружить кого-то с фамильными чертами благородного семейства Хоффманнов или – моих знакомых. Вам сколько лет, восемь? И чего вы добиваетесь? Ну, помимо возможности усмехнуться в лицо закону, — сцепил пальцы в замок представитель славного семейства не так чтобы очень Хоффманнов.
— Вы хотите заключить сделку? Собираетесь назвать подельников Уилкинса поименно? В таком случае, вы могли сообщить все то же самое, что только что озвучили мне, любому из дружелюбного штата здешних профессиональных работников. Терять вам нечего и тот факт, что вы все еще живы – нонсенс. Если вы думаете, что, воодушевившись вашей историей, кто-то из бедных родственников смазливых Томасов Сойеров или кто-то из их знакомых выйдет на тропу народного ланселотства – разочарую, не выйдет, хотел бы – давно бы уже вышел наперевес с факелами дружным фронтом. Таким образом, мы приближаемся к мало-обнадеживающему итогу. Точнее к двум на выбор. Первый: мы расстаемся, поскольку я считаю ваше дело никак не способствующим моему карьерному росту и в общей сложности безнадежным. Второй: вы прекращаете считать меня одним из завсегдатаев заведений мистер Уилкинса, прекращаете пичкать меня этой сборной солянкой недосказанностей и пикантных намеков, начинаете говорить прямо, и тогда уже мы начинаем работать.
Хоффманн выдохнул. Клиент оказался даже чересчур сложным.
— Пока что я вижу ситуацию так: мистер Уилкинс – действительно человек с нижайшим содержанием общественно одобряемых свойств, но проблема не в этом, проблема в том, что вы – вероятно, будучи сильно обиженным и угнетенным либо самим мистером Уилкинсом, либо кем-то подобным – полагаете себя выше и благороднее закона, служители которого, да, признаю, упали так низко и зарылись так глубоко, что определить их точное местоположение едва ли получится даже под микроскопом, но, несмотря на все это, закон по-прежнему остается законом, а, следовательно… Следовательно, — облизнул губы Абрахам Хоффманн. — Мы с вами либо действуем в его рамках, либо вы, как говорится, - выпадаете из обоймы. Ограничением свободы ваш срок ограничится в том случае, если я сумею доказать в содеянном вами превышение самообороны, лишением свободы – в том случае, если обвинение не станет напирать на отягчающие обстоятельства вроде озвученных вами непримиримых разногласий на личном фронте, и самый печальный из вариантов – смертная казнь. В том случае, если выяснится, что ваши обвинения в адрес «ОсЭкс» беспочвенны, и ими вы всего лишь пытались замаскировать совершенное из ревности убийство любовника. Бывшего или нынешнего – не в счет. Понимаете, закон готов закрыть глаза на многое. Кроме нападок на сам закон. Или я все же неправильно вас понял?

— Ты кого к черту послал, щенок? — как можно небрежнее, скрещивая руки на груди, вновь слегка подался вперед Абрахам Хоффманн, при всем при этом не считая нужным повышать голоса. Обращение вышло насмешливым и почти ласковым:
— Твой единственный свет в оконце?
Оборотень был заносчив и, если бы не профессиональный кодекс, помноженный на личное благородство, в общем и целом, ничто не мешало взять его за шкирку и хорошенько приложить о стол рожей. Тем любопытнее, что еще мгновение назад готовый вот-вот взорваться Абрахам «закон есть закон» Хоффманн, прямо сейчас почувствовал себя почти абсолютно спокойным, если не сказать больше – как выгоревшая дотла свеча, умиротворенным.
«От меня еще что-то осталось, понятно?», — то ли спросил, то ли утвердил оборотень, и Хоффманн, кажется, действительно наконец понял.
Что завтракать он будет купленным накануне яичным салатом и, как всегда, в одиночестве, что все это хвастовство перед коллегами-непосвященными, какой здоровский у него то ли в Швейцарии, то ли в Риме подрастает сынок – ложь, и что у самого, Хоффманна, вернее тогда у Абеле Натаниони, однажды точно таким же образом брошенного в некрасивой позе перед лицом – а, может, и не перед лицом, - закона, адвоката, например, не было, и что с мистером Роджером Майером они настолько же неожиданно, насколько и очевидно, до неприятных ассоциаций похожи.
Правда, в отличие от Роджера Майера, тогда еще Абеле Натаниони убивал массово, зато с не меньшей легкостью признавался в содеянном и был слишком горд, чтобы… что?
Ах да, взять и поверить, будто бы кому-то до него и впрямь есть дело.
Не как до очередного трамплина карьерного роста, а как до личности – со всеми своими трещинами, гранями и прочими сколами.
В том, как мистер Роджер Майер реагировал на, с позволения сказать, ограничение свободы, увы, тоже было нечто до боли знакомое.
Хотя в случае с Абрахамом Хоффманном, вернее тогда еще с Абеле Натаниони, путы имели несколько иную, отличную от физической форму, но он помнил, помнил, как страшно само по себе жжет… ограничение свободы.
— Хорошо, если не хотите рассказывать, какого именно рода отношения связывали вас с потерпевшим, раскройте тайну, к чему конкретно он вас склонял… Нет, — вскинул руки в примирительном жесте Абрахам Хоффманн, — никакого интимного подтекста, я исключительно о криминальной деятельности мистера Уилкинса. Те планы, которыми он с вами поделился, в чем конкретно они заключались? Ну и, разумеется, мне понадобятся имена подельников. Вот, держите, — доставая из жесткой красно-коричневой папки с благодарственным ромбиком чистый бумажный листок, задумчиво поджал губы Хоффманн, выискивая во внутреннем кармане пиджака скромный химический карандашик с туповатым стержнем:
— Заодно выясним масштабы грехов нашего глубоко неуважаемого мистера Уилкинса, и проверим, не придет ли кто уже по мою душу выяснить, до какой степени информационно наполненным оказалось наше с вами, мистер Майер, знакомство. А чтобы усложнить задачу гипотетическим помощникам мистера Уилкинса из числа представителей правоохранительных органов и в целях, скажем так, проведения следственного эксперимента я попробую добиться вашего освобождения под залог. Вы удивлены, мистер Майер? — весело округлил глаза Абрахам Хоффманн, глаза у него были темные, каре-зеленые, в неярком электрическом свете почти черные.
— Я сам в шоке. Тем не менее, если получится, позавтракать мы сможем даже вместе и, очень надеюсь, чем-то получше яичного салата с подгорелыми тостами. О залоге не беспокойтесь. У меня есть деньги и, как мы уже выяснили, неравнодушные к вашей судьбе знакомые. Или знакомые знакомых.
В свое время до Абеле Натаниони со всеми его трещинами, гранями и прочими сколами дела действительно никому не было, вероятно, еще и поэтому Абрахам Хоффманн стал хорошим адвокатом. Адвокатом, который выучил на тысячу лет вперед: закон всегда остается законом, но память у закона бывает короткая, а потому ничто не мешает напоминать закону, что он в сути своей такое, отрезвляющим пинком под жопу.

— Что взамен? — от неожиданности взгляд Хоффманна на мгновение остекленел:
— Я что, по-твоему, похож на жи… ой-вей, таки похож, да. Ну-с, в таком случае с тебя фунт мяса. Где-нибудь с бедра. Устраивает?
Да, безусловно, бескорыстные, альтруистично настроенные адвокаты в природе встречаются не чаще альтруистичных, бескорыстно настроенных оборотней, но если бы Хоффманн работал исключительно и только ради этих презренных и в сущности не дающих никаких особых возможностей существу, перемахнувшему за пять сотен лет, денег, его бы тут не было. Слава – другое дело, шанс оказаться полезным и вовсе – в приоритете.
— Взамен мне ничего не нужно, — поднимаясь на ноги, уже предельно серьезно заявил Абрахам Хоффманн:
— На вопрос «почему» отвечу так: сойдемся на том, что я страсть как не люблю психопатов, грезящих о мировом господстве, и не считаю их смерть большой потерей для человечества. Человечества – в смысле и людей, и нелюдей, живущих в гармонии под общим для них небом. Вот такой я романтик, мистер Майер. Или не романтик, а просто хочу, чтобы виновные были наказаны, и если для этого мне придется рискнуть и вашей жизнью, и своей собственной, не сомневайтесь, я это сделаю.
Вероятность того, что подельники Уильяма Уилкинса рискнут открыто напасть на нефилима второго поколения, да еще и адвоката Нью-Йоркской коллегии, были ничтожно малы, но они были и это, честно говоря, немного подстегивало интерес к делу.
— Все написали, ничего не забыли? — обходя арестанта с левого бока, полюбопытствовал Хоффманн, опуская ладонь на плечо оборотня ближе к шее – нет, он не собирался проникать в его разум, не планировал торопить с составлением списка мерзавцев, замешанных в организации мировой революции оборотней, это был обыкновенный жест из тех, единственное предназначение которых показать, что кто-то кому-то небезразличен. Даже если этот кто-то преследует свой сугубо личный и далеко не самый бескорыстный интерес.
— Сейчас я попробую договориться о залоге. Если мне повезет, в течение часа-двух вы будете свободны. Относительно свободны, мистер Майер, поэтому предупреждаю сразу: не вздумайте бежать, — пальцы сжались на плече чуть крепче. — Сбежите – и обратной дороги не будет. Конечно, я охотно готов поверить, что вам класть на мое дружелюбие и своя шкура ближе к телу, но раз уж я согласился и по-прежнему остаюсь вашим защитником, значит все-таки не считаю вашу судьбу решенной, а будущее таким уж беспросветным. Не подведите меня, мистер Майер. В противном случае фунтом мяса с бедра не отделаетесь. Шучу-шучу! Ну или же нет.

— Не обольщайтесь, мистер Майер, пиздабол вы или психоват – не вам решать, — похлопывая оборотня по плечу, патетически отметил Абрахам Хоффманн-младший, убирая в жесткую красно-коричневую папку с трогательной благодарностью затейливо исписанный листок бумаги:
— И скалиться было вовсе не обязательно – вы вроде бы не рысак и мы вроде бы не на базаре. С курткой советую попрощаться – вещдоки не возвращают.
Из допросной Хоффманн выходил, не оборачиваясь.

Вместо обещанной пары часов на полуофициальные уговоры судьи Реджинальда Майлза об изменении меры пресечения для пока всего лишь подозреваемого в убийстве Уильяма Уилкинса мистера Роджера Майера, уже прозванного в тутошних кулуарах помпезно – «Всадником», потребовалось почти четыре с половиной часа.
Но даже этого времени оказалось недостаточно, чтобы хотя бы для себя лично объяснить на пальцах, какого хрена он так похоже на попытку вылезти из кожи вон без обезболивающего распушил перья и на самый альтруистичный манер старается. Видимо, все-таки профессиональная деформация, врожденное чувство справедливости каждому и, конечно, она – надежда оправдать это многообещающее «адвокат дьявола».
«Обманываешь себя, Эйб», — по традиции вклинилось в ровный, относительно логичный поток мыслей подсознание.
Обманывал. И какое счастье, что суду с горкой наложить на все его глубоко душевные самокопания.
— Тони, дружище, подготовь Майера, не хотелось бы тут задерживаться, — покончив с полуофициальной частью и сделав перерыв на кофе со вкусом портянок, поскрипывая стулом в кабинете Тони Марино, устало произнес Хоффманн.
— Без проблем, Эйб, — задумчиво глядя на адвоката поверх сцепленных в молитвенном жесте пальцев, глухо ответил Марино. — Если хочешь, могу вывести его с черного хода. Протоколом это не запрещается.
— Прекрасно, — кивнул Хоффманн, опуская кружку на стол егеря и, пару раз провернув туда-сюда на раскрытой ладони белую, с иголочки шляпу, дополнил образ моднейшим аксессуаром.
— Эйб…
— М-м-м?
— То, что ты сказал… насчет замешанных во всем этом дерьме сотрудников «ОсЭкс»… думаешь, это действительно правда?
— А тебе самому как кажется? — откидываясь на спинку стула и опуская ладони на бедра чуть выше колена, выгнул брови Абрахам Хоффманн-младший. — Не знаю, как у вас в Неваде, у нас в Нью-Йорке, если помнишь, такие дела не делаются без патронажа больших и очень серьезных дядей в красивых и модных шляпах. Прям, как моя. Осмелюсь предположить, вряд ли у вас иначе.
— Хм-м-м, — вытягивая губы в полоску, хмыкнул Марино, глядя на Хоффманна не моргая. — Ну и что ты намереваешься делать дальше?
— Дальше? А дальше я намереваюсь попросить тебя об одолжении, — подаваясь вперед, заметно оживился Абрахам Хоффманн-младший. — Видишь ли, мне бы не хотелось останавливаться на ночь ни в отеле, ни в мотеле, даже для меня это слишком опасно, поэтому… может, посоветуешь какое-нибудь тихое, укромное местечко из тех, которые твои ребята используют в конспиративных целях или… м-м-м… для встреч с дамами?
— Хм-м-м, исключительно из уважения к нашему совместному прошлому, Эйб, могу одолжить на время мой охотничий домик с чудесным видом на озеро Тахо. Это буквально в паре часов езды отсюда.
— И как мне добраться? В смысле едва ли в это время дотуда ходит какой-нибудь общественный транспорт.
— Ну и пиявка же ты, Хоффманн! — по-собачьи оскалился Энтони «Тони» Марино, отстегивая от ремня два сцепленных между собой металлическим колечком разных размеров ключа. — Только не помни мою малышку, она почти новенькая. Прям, как твоя шляпа. Форд, модель «А», припаркован у черного входа.
— Моя благодарность тебе бесконечна, — забирая ключи и вертя перед глазами, улыбнулся Хоффманн. — А который от зажигания?
— Тот, который не от почтового ящика. Эйб… ты водить-то умеешь, а?
— Ну как сказать, — на самом деле автомобили Абрахаму Хоффманну-младшему вполне себе нравились, но по большей части как отдельный элемент вселенского многообразия:
— Думаю, справлюсь. К слову, в машине есть карта?

— Водить умеешь? — убирая руки в карманы брюк, и переводя взгляд с Форда модели «А» густо черного цвета на Роджера Майера, поинтересовался Абрахам Хоффманн-младший.
Вечерний воздух был приятно прохладен, рыже-красное невадское солнце клонилось к закату. Жесткой красно-коричневой папки при Хоффманне уже не было, зато появились ослепительной белизны шляпа, сумка-планшет через плечо, а также наброшенный на плечи же и небрежно распахнутый бежевого оттенка плащ.
— Если что, в машине есть карта. Ехать недалеко – часа два. На сей раз это точная информация.

— Испытываю вас? Вовсе нет, мистер Майер, — закрывая за собой пассажирскую дверь Форда, весело выгнул брови и наморщил лоб Абрахам Хоффманн. — Вы же сами буквально недавно ответили на свой вопрос – коллекционирую способы бессмысленно тратить время. Теперь вот на свежем воздухе. Пойдемте.
Никогда в жизни Хоффманн не тяготел к природе, потому право искренне, всем сердцем и всей душой восторгаться красотами озера, леса и гор оставил за оборотнем.
К моменту прибытия на импровизированную парковку – поляну, засыпанную щебнем, - у охотничьего домика Тони Марино, на улице окончательно стемнело, и чтобы открыть входной замок, Хоффманну пришлось зажечь небольшой – не больше мяча для гольфа – рыжий огонек, а в сущности - миниатюрное солнце, в опасной близости от сухой и скрипучей на вид двери из досок сорта «древесина дубовых пород».
Несмотря на одноэтажность, домик Марино оказался не таким уж и домиком – просторная гостиная, сплошь заставленная чучелами животных – от голов оленей по стенам до каких-то сурков на подоконных столиках – и три комнаты: первая – под трофеи, не поместившиеся в гостиной, две другие – спальни: одна, очевидно, хозяйская, вторая – для гостей дома. И в каждой из комнат – идеальной порядок, ни пылинки, ни плесени, ни сырости – только запах сухих досок.
— А вот о еде я не побеспокоился, — задумчиво сообщил Хоффманн, бросая плащ на спинку дивана с белой обивкой в голубой цветочек по центру гостиной, отправляя вслед за плащом пиджак, вешая на ближайший олений рог шляпу и стягивая с шеи галстук. Планшет - уже гораздо бережнее - опустил на журнальный столик.
— Хотя здесь точно должна отыскаться кладовка, выходит – не все потеряно. Джерри, значит? Ну что ж, Джерри, — оборачиваясь к оборотню, продолжил Хоффманн, закатывая рукава рубашки по локоть:
— Мы здесь не за тем, чтобы твое дикое сердце одинокого волка могло насладиться роскошью невадской природы. Я решил убраться подальше от города на тот случай, если за тобой или мной начнется охота. Не могу гарантировать, что это случится сегодня, как и того – случиться ли вообще когда-либо, и все-таки… мистер Уильям Уилкинс и так попортил судьбы достаточному количеству непосвященных, и мне бы совсем не хотелось, чтобы мы ему уподобились. К слову, может, поищешь кладовку? Чертовски хочется пить. Да, в данной конкретной ситуации я бы предпочел не воду.

Давным-давно, во времена босоногого детства, слоняясь по узким улочкам родного порта Милаццо, Абеле, сын аптекаря, знал наперед и выучил, как «Credo in Deum», что евреям, пусть и наполовину, само по себе не свойственно, – если намечается драка, нужно выбрать из толпы самого злобного поработителя слабых и обделенных и первым двинуть по роже так, чтобы лозунг «гуманизм – наш выбор!» тот полагал девизом если не до гробовых досок, то еще очень и очень долго. Потом Абеле вырос – правда, времени на это ушло много, - и понял: оказывается, в первую очередь бить по роже нужно не самого злобного, но того из слабых и крысоподобных, кто, точь-в-точь, как клещ, разжиревший от крови, рад нашептывать на ухо любому, наделенному властью или хотя бы внушительной физиологией, как здорово будет превратить весь мир в слабых и обделенных.
Роджеру Майеру для тех же выводов потребовалось лет тридцать-сорок.
Или восемьдесят. Черт этих оборотней разберет.
А еще в их с отцом аптекарском доме жило пять или шесть кошек. Исаак, Сара, Яков, Левий, Мария и да, разумеется, рыжий, неповоротливый Мессер Мокрый Нос.
Хорошее было время. Не так чтобы чрезмерно опошленное законом.
— А? Что? — резко вскакивая над диваном, часто-часто заморгал Хоффманн. — Я уснул, что ли?
По всей видимости, и очень крепко. Потому что буквально мгновение назад ничего съедобнее набитых, вероятно, прессой времен сражения за форт Самтер в бухте Чарлстон сурков в окружающем пространстве не было.
— Вот что значит всего себя посвящать работе, — облизнул губы Хоффманн, возвращаясь обратно на диван и растирая слипшиеся глаза ладонью. — Жрать мы можем что угодно, это дом моего друга. А если говорить об охоте… не исключаю, тем фактом, то ты не просто убил Уильяма Уилкинса, но и выжил при этом, ты мог перейти дорогу кому-то из не самых последних сотрудников «ОсЭкс». Ну а не самые последние из сотрудников «ОсЭкс» по примеру всех когда-либо живших сильных мира сего с нежелательными проходимцами через дорогу поступают так же, как люди глубоко суеверные поступают с черным котом – в смысле не крестятся, а за шею – хрусть! – и в воду. Там виски или вино? Отсюда не разобрать толком. Впрочем, что бы там ни было, гарантирую, это и есть мой самый любимый сорт. Джерри, будь другом, налей, пожалуйста. И положи, пожалуйста, нож.
Судя по темени за окном, проспал он недолго, и до завтрака было еще далеко.
— Чтобы не вляпаться хуже прежнего, — убирая обе руки за голову и потягиваясь, сообщил Абрахам Хоффманн. — Мы поступим максимально простым и единственно верным способом: во-первых, выживем; во-вторых… А это уже твоя работенка – постарайся запомнить каждое слово, каждое действие и, в первую очередь, лица в подробностях тех, кого отправят по наши души, чтобы потом… вот сейчас тебе не понравится – широко-широко распахнуть разум перед на сей раз заслуживающим доверия представителем закона и хотя бы частично доказать, что ты… м-м-м… невиновен. И я невиновен. Никто не виновен, кроме покойного Уильяма Уилкинса и всячески порицаемых продажных копов. Да, если беспокоишься вывалить лишнего, могу поставить аккуратный и незаметный блок. Это ничуть не больно, но… м-м-м… требует слаженных действий с обеих сторон.

— Залог за вас, мистер Майер, — по привычке незаметно переходя от фамильярности до насмешливо делового тона, коротко улыбнулся Абрахам Хоффманн, протягивая руку за бутылкой, но не спеша делать глоток:
— Внес почтеннейший Майкл Амброзо, один из сооснователей «Приюта Эдмунда Мученика» для попавших в беду нелюдских подростков, и по чистой случайности – зять того самого моего хорошего знакомого, чьи запасы провизии ты сейчас намерен то ли проредить, то ли попросту уничтожить. Как понимаем, с Майклом Амброзо лично мы – я и он - не знакомы, но, надеюсь, однажды обязательно исправим эту оплошность, — заверил Хоффманн, осторожно и медленно прикладываясь к горлышку. Вино ощутимо сластило и, кажется, было не совсем вином. Портвейн? Да, определенно. Причем средней ценовой категории. Удивительно, потому как Тони Марино совсем не походил того, кто станет экономить на спиртном.
— Если же говорить конкретно о моем нынешнем местоположении, то я сейчас либо в мотеле «У Рози», либо – в отеле Хардман… Хортман… В общем, номера и там, и там были забронированы на мое имя еще утром. Первый – на тот случай, если мне захочется чего-то попроще, второй – на тот, если вдруг выяснится, что я все же предпочитаю дам с медицинской страховкой, — опуская бутылку на стол, вновь коротко улыбнулся Хоффманн:
— Что до словоохотливости наших душегубителей… это уже моя работенка. Во-первых, в моем присутствии довольно проблематично держать рот под замком, и нет, я сейчас не о собственном магнетизме дипломата от Бога, я о некоторых из своих удивительных способностей, позволяющих разговорить даже мертвого. Во-вторых, если к нам отправят банальных наемников, мы их попросим – не обязательно вежливо и не обязательно по доброй воле – проводить нас до тех, кто заплатил им за наши головы заветную пару долларов… Да, не исключаю, гулять предстоит много. Но ты же любишь прогулки, верно? — на всякий случай полюбопытствовал Абрахам Хоффманн, принимая более вертикальную позу.
— Я могу заставить человека говорить правду. Любого – вампира, оборотня, мне подобного. С одной стороны – это потрясающе великолепно, с другой – для суда мои показания – ноль. Увы, такова скорбная доля существа с чересчур уж сложно устроенным мозгом. Нужны свидетельства кого-то… чуть менее хитро устроенного. Видишь ли, в играх разума как раз и нет ничего разумного, — таинственно добавил Хоффманн, неожиданно поднимаясь на ноги, обходя диван полукругом и останавливая взгляд на предельно напряженной оленьей морде.
— Все строго индивидуально. Как именно это происходит – не узнаешь, пока не попробуешь. Кстати, ты пока не задал самый главный вопрос – а как нас найдут, если о нашем месте пребывания никому не известно? Слежки-то за нами не было… Или сперва все же попробуем сделать то, что сделать необходимо, даже при условии, что не очень-то хочется?
В эту самую секунду со стороны подъезда к дому послышался отчетливый рев мотора. Не автомобильного, скорее – одного из этих чудовищных «Скаутов» на двух колесах.
— Хм, а я надеялся, времени у нас будет больше.

— Насчет тесноты знакомства Уилкинса и Амброзо не могу сказать ничего конкретного. Но были, наверняка были, — хрустя костяшками пальцев и атлетическими движениями разминая плечи, задумчиво пояснил Хоффманн. — Карсон-сити – не самый большой город. Что до твоей персоны, насколько мне известно, Майкл узнал о ней очень просто – я попросил Тони Марино, владельца этого домика, найти надежного человека, который не отказался бы внести за тебя залог. Первым на ум пришел именно Майкл Амброзо, муж его дочери. А деньги-то он вносил мои, так что, по крайней мере, Майклу ты ничего не должен.
Мотор во дворе заглох, и только сейчас стало понятно, насколько все-таки кругом тихо.
— Мои отношения с дамами – не твое дело, безграничность возможностей слежки – та же история. Хотя про дам – это была шутка. Юмор. Такая штука, призванная сделать паршивую ситуацию чуть менее паршивой. И я всегда заказываю два номера, для начала потому, что могу позволить, — сообщил Хоффманн, вместо того, чтобы напрячься или хотя бы любопытства ради посмотреть в окно, возвращаясь обратно на диван с белой обивкой в синей цветочек.
При этом выглядел Абрахам Хоффманн, кажется, донельзя спокойно. Во всяком случае за секунду до:
— Мои показания ничего не значат, потому что нет такого телепата, который сумел бы влезть мне в подкорки. Можно считать уникальной особенностью уникально хитро устроенного мозга, — с явным неудовольствием бросил Хоффманн. — Во-вторых, я твой защитник, что делает меня в определенной степени лично заинтересованным. В-третьих, в отсутствие прямой угрозы жизни или здоровью – моим или чьим-то еще – я не имею права вторгаться в чужое сознание. Ну, без соответствующей просьбы обладателя сознания, разумеется. Все-таки я – служитель Закона, а это довольно… специфическая работенка. В-четвертых, нет. Я не залезал в твой мозг. По ряду выше озвученных причин и по ряду не озвученных тоже. И, знаешь, Карсон-сити, конечно, не самый большой город, но не настолько и маленький, чтобы выследить кого-то исключительно по ноткам, издаваемой им ароматической симфонии. На остальные вопросы отвечу позднее в порядке очереди.
В дверь постучались.
— Низкий старт, Джерри, скоро начнется, — очень тихо произнес Хоффманн. — По поводу чистоты усвоения увиденного – не беспокойся. При всем желании для опытного телепата ты ничего исказить не сможешь. Конечно, при условии, что до обращения ты, Джерри, не был магом-ясновидцем, а ты не был, следовательно, твой мозг – находка для шпиона. С чем и поздравляю нас обоих. Да, мой друг – оборотень.
— Эй, парни, вы тут? — произнес по ту сторону двери голос Тони Марино.
— Тут-тут, где же нам еще быть? — откликнулся Хоффманн. — Входи, не заперто, к тому же – это твой дом.

— Я вам кое-чего при… ага, — осклабился Тони Марино с порога - не слишком высокий, жилистый, крепко сложенный смуглый сицилиец абсолютно неопределимого возраста, - держа под мышками пару туго чем-то набитых бумажных пакетов:
— Но, как посмотрю, вы и без меня отлично справились. Значит, с голоду не подохните.
— Как там в «ОсЭкс»? — не меняя ни позиции, ни позы с вежливым любопытством поинтересовался Хоффманн.
— Пока что ничего не происходит, — в свой черед почти равнодушно ответил Тони, опуская на стол пару бумажных пакетов. — Вообще я не планировал заезжать к вам, но…
— Но? — выгнул левую бровь Хоффманн.
— Предчувствие у меня какое-то нехорошее.

— Ну и пиздабол же ты, Майер, — без всякой злобы, почти дружелюбно определил Тони, прохаживаясь туда-сюда вдоль небольших, чем-то похожих на бойницы окон.
— Зато сам склонен считать себя психопатом, — не преминул дополнить характеристику Абрахам Хоффманн.
— Одно и то же, — равнодушно пожал плечами Тони Марино, переводя взгляд с чего-то плохо различимого во тьме на собрата-оборотня. — Для без минуты осужденного, Майер, ты задаешь чересчур много вопросов, причем таких, которые не касаются тебя никаким боком. Но тебе повезло – я добрый, а добрые хозяева радуются, когда их гости лопают за обе щечки, и редко когда выставляют за съеденное счет. Усек?
— Усек, — не дожидаясь ответа Джерри, перебил Хоффманн, по-хозяйски закидывая ногу на ногу, обе руки – на спинку дивана с белой обивкой в синий цветочек:
— Для без минуты осужденного, собственно, как и в целом, мистер Роджер Майер – весьма смышлен. Да и память у него хорошая, — таинственно добавил Хоффманн, сильно надеясь, что такой вот вскользь брошенной фразы якобы ни о чем будет достаточно, чтобы Джерри понял – это и есть ответ на его вопрос, тот самый – о низком старте и необходимости подключить к расследованию свой уникально ничем не выдающийся мозг.
— Рад за него, — все также равнодушно пожал плечами Тони Марино. — Ну ладно, в «ОсЭкс», похоже, до вашего дела никому нет… хм… дела. То есть вообще никому. С глаз долой – из сердца вон.
— Кошмар. Я расстроен, — сокрушенно покачал головой Хоффманн.
— Откровенно сказать, я тоже, — останавливаясь у одного из окон за спиной собрата-оборотня, признался Тони Марино, скрещивая руки на груди и слегка горделиво запрокидывая голову:
— Да, Эйб, при нем говорить можно?
— Разумеется. Все свои, Тони, — в свой черед пожал плечами Абрахам Хоффманн.
— В общем, когда ты, Эйб, заговорил о причастности к темным делишкам Уилкинса кого-то из «ОсЭкс», я стал вспоминать, напрягся ли кто-нибудь в конторе после ареста Майера, но…
— Но?
— Всем оказалось глубоко и сильно до жопы.
— Кроме тебя, Тони.
— Да, кроме меня, Эйб, — кивнул Марино. — Только не обольщайся, Майер, на тебя лично мне срать со статуи Свободы, а вот Уилкинс… Уилкинс знатно попортил кровь многим.
— Включая твоего зятя Майкла Амброзо? — как бы между делом поинтересовался Хоффманн.
— С чего вдруг? — вполне правдоподобно удивился Тони.
— Когда я попросил тебя найти мне человека, готового выступить поручителем за мистера Майера, первым делом ты назвал Майкла Амброзо – додумать дальше было несложно…
— Хм, ну да, — облизнул губы Тони Марино. — И Майклу тоже. Уильям Уилкинс – это…
— Дерьмо в оболочке дерьма, — по привычке перебил Хоффманн. — Это мы помним. А что там насчет твоего нехорошего предчувствия? Раз в «ОсЭкс» - тишь и само спокойствие, спрошу прямо – зачем ты приперся? Явно не для того, чтобы насладиться моей восхитительной рожей.
— Ну почему же? — коротко усмехнулся Тони. — Восхитительно сицилийских рож в Неваде раз, два и обчелся, а я, знаешь ли, на старости лет начинаю скучать по дому. Если серьезно, — без какого бы то ни было перехода продолжил Тони. — Перед тем, как моя смена закончилась, я решил заглянуть в оружейку, проверить, все ли там в норме. Сегодня дежурит новичок – Леопольд Освальд, а он… Благослови его труды, Мадонна… Давно я не встречал таких олухов… Короче, я не досчитался двух костяных кинжалов. Для непонятливых – из ангельской кости, — добавил Марино. — И что вы думаете?
— И что мы думаем? — с видимым нетерпением перебил Хоффманн.
— А в табеле ничего, — вытаскивая из нагрудного кармана серой куртки пачку «Кэмел», резюмировал Тони. — По журналу – все на месте и никто ничего не трогал.
— Думаешь, это как-то связано с нашим делом?
— Не знаю, — чиркая спичкой и раскуривая сигарету, затянулся Тони. — Может, совпадение. Может, не совпадение. Но утром… у-у-ух и вздрючат кого-то!

— Он какой-то переразвитый, да? — после недолгих раздумий туша окурок о пустой глиняный горшок – один из трех на подоконнике, - уточнил Марино, глядя строго на Хоффманна:
— Я слышал, если дать тыкве перезреть на бахче, она лопается. Видимо, так и с башкой. Ей-богу, ни черта не понял.
— Не могу не признать, мистер Майер в общении весьма… сложен, — запрокидывая голову в попытке рассмотреть мистера Майера, теперь очутившегося где-то за его спиной, тактично сообщил Хоффманн, намереваясь добавить «и предельно выебист», но вовремя одергиваясь и, фигурально выражаясь, прикрывая рот:
— Тем не менее, его любопытство логично и обоснованно, пусть и обличено в такую вот не способствующую зарождению личной симпатии к оратору форму, — тем же полуделовым тоном продолжил Хоффманн. — А еще я не могу поверить, Тони, что ты позволил мистеру Освальду дожидаться первых лучей солнца вместо того, чтобы, так сказать, по горячим следам надавать по жопе. Без понятия, как у вас тут, в Неваде, с внутренней безопасностью, но если бы кто-то из моих подручных допустил бы нечто настолько же… м-м-м… не соответствующее занимаемой должности, прямо скажем, у меня бы самого сильно засвербело где-то пониже пояса. От ужаса и перспективы очутиться на пенсии без пенсии, зато с клеймом - прости, а все же - жопоглазого идиота.
— Эйб, при всем уважении, — убирая руки в карманы штанов, вздохнул Тони Марино. — Однако же, как и каким образом я буду выполнять свою работу – не твое дело.
— Разве?
— Точно.
— Тогда другой вопрос, кстати, уже озвученный мистером Майером, — вызывающе спокойно напирал Хоффманн. — Люди из списка Роджера – кто они?
— А вот про это я бы предпочел поговорить без свидетелей. Выйдем? — кивком показывая на дверь, многозначительно выгнул брови Тони Марино.
— Ну, если настаиваешь, — пожал плечами Хоффманн, осторожно поднимаясь на ноги так, чтобы не опрокинуть ничего из кулинарного изобилия в широком ассортименте рассредоточенного по поверхности журнального столика.
— Настаиваю, — кивнул Марино, дожидаясь, пока Хоффманн окажется шагах в двух от порога, и…
Молниеносным, годами отточенным движением выхватывая из-за пазухи нечто исчерна-черное, стилетоподобное и очень, даже на глаз – острое. В следующее мгновение нечто стилетоподобное и очень острое с хрустом, по самую рукоять исчезло между лопаток Абрахама Хоффманна-младшего.
— Тихо-тихо-тихо, — скороговоркой, полушепотом произнес Тони Марино, подхватывая Хоффманна под руки, когда тот, обмякая, пару раз дернулся, и почти бережно укладывая в угол на скрипучий дощатый пол.
На светлой рубашке, ровно по центру груди, вокруг торчащего острия кинжала из ангельской кости, быстро-быстро разрасталось темно-красное бесформенное пятно.
— Без резких движений, парень, — выпрямляясь в полный рост, глядя исподлобья на собрата-оборотня, предупредил Тони Марино. — Во-первых, это его не убьет. Во-вторых, он мне потом еще спасибо скажет. Потому что… дела семьи – это дела семьи. А сейчас мы с тобой прогуляемся.
Несмотря на заверения Тони Марино, выглядел Абрахам Хоффманн донельзя убедительно мертвым.
По ту сторону окна-бойницы что-то свернуло, как перед грозой.
— Блядство! — оскалился Тони.

Нет, каких бы то ни было причин надеяться, что Роджер Майер безропотно исполнит все его требования – или хотя бы самое первое – у Тони Марино не было, поэтому он был готов встретить некоторое сопротивление, правда, никак не рассчитывал, что это сопротивление примет форму метко пущенного предмета мебели. Впрочем, Тони Марино не был бы егерем с пятидесятилетним стажем, не сумей он отразить и такое вот в высшей степени неожиданное нападение.
Первое, что сделал Тони – выпустил когти и, одновременно напрыгивая и отталкиваясь от стены всеми четырьмя конечностями, перемахнул на другой конец комнаты. Темно-карие радужки глаз егеря пожелтели, как свеже приготовленный омлет, и светились по образу и подобию гирлянды на рождественской ели.
Кресло с глухим «бум!» врезалось в стену, отскочило и, едва не переворачиваясь, пару раз пошатнулось на месте.
— Две секунды? — приземляясь, осклабился Тони Марино, демонстрируя заодно и клыки, совершенно не похожие на человеческие. — Многого хочешь! Нас окружили! Неужто ты не заметил?
Прибывших обнаружилось никак не менее четырех человек – два мага, два оборотня и, судя по тому, что выламывать двери пока что никто не торопился, предсказание Марино имело все шансы оказаться удручающе верным.
— На самом деле мне почти жаль, что я впутал Эйба во все это, — втягивая когти и сжимая кулаки так сильно, что костяшки чудовищно побелили, вздохнул Тони Марино, похоже, почти готовый признать собственное поражение:
— Знаешь, изначально мне казалось, что, убив Уилкинса, ты сделал почти доброе дело… Как же я ошибался, блять! Как же я ошибался…
— Эй, вы! — раздался резкий, скрипучий мужской голос по ту сторону двери. — Выходите и без глупостей!
— Всем было бы гораздо лучше, Майер, если бы тебя прибили на месте, — констатировал егерь, переводя взгляд на Эйба – такого же мертвого, как и прежде.
— В том списке, который ты накарябал своей лапищей, — сглотнул Марино, заметно бледнея. — Имя сына здешнего шерифа «ОсЭкс». И моего внука. Редкостного дебила, но… моей крови и плоти! Понимаешь? Я должен защитить его! Должен! Был. Но, видимо, не сумею.

— Представь только, я не собирался никого и никому сдавать, — поглядывая на нож, исчезающий в носке, сообщил Тони Марино, начиная сжимать и разжимать кулаки по всем правилам нервного тика:
— Наоборот – я мог бы помочь тебе сбежать. Да что там! Лично купил бы билет хоть до Аляски, хоть до Парижа. В один конец, разумеется. Но в твоем случае это не такая уж и скверная перспектива, — краем глаза поглядывая в окно, все тем же полным разочарования голосом сообщил Тони Марино, здесь и сейчас похожий не столько на оперативника «ОсЭкс», сколько на деревянный манекен из дешевого магазина.
Рана на груди Хоффманна начинала медленно, но верно чадить.
— Так просто вламываться они не станут, — продолжил оборотень, теперь уже глядя вперед себя и, по всем признакам, вообще ничего не видя. — Этот дом – моя частная собственность. Я – сотрудник инквизиции, а ордер им наверняка никто не выписал.
— Слушайте! — вновь заявил о себе скрипучий голос по ту сторону двери. — Никому из нас не нужны неприятности. Ты, Тони, совершил ошибку. Но… все мы люди… в большей или меньшей степени, а потому любой вопрос можем решить цивилизованно и даже полюбовно. Давайте вы перестанете корчить из себя девиц на выданье, и мы с вами для начала просто-напросто поговорим. Неплохое ведь предложение! Гарантирую – никто не пострадает!
— Ладно, — на удивление решительно вскинул подбородок Тони Марино. — Я выхожу. Ты – хватай Эйба, и бегите.
— У нас, между прочим, полно времени, — счел необходимым уточнить Голос из-за Двери. — Надо подождать – мы подождем. Но сами знаете – от долгого ожидания настроение портится. И становится крайне сложно быть дипломатичным.
— В кладовке есть люк, — полушепотом сообщил Марино. — Он ведет в подвал, из подвала есть выход наружу. Поторопитесь!
— А неплохой у тебя домик! — явно насмехался Голос из-за Двери. — А мотоцикл… тоже твой? Ух, ну и шикарнейший!
— Почему ты не сбежал сразу? — медленно двигаясь в направлении двери, задал, очевидно, давно мучавший вопрос Тони Марино. — Почему ты не мог взять и… раствориться? Считаешь себя особенным, а, Майер? Вот из-за таких, как ты, ебучих народных мстителей, и дохнут… хорошие, в общем-то, люди. Моего внука убьют… Если еще не убили. Нет, не думай, я не виню тебя. А хотелось бы.