Зачем бежать, для кого они там пропали, и кто такой этот Тони, к которому он всенепременно должен захотеть полезть в драку, Хоффманн сообразил не сразу, а когда догадался – испытал острый, неконтролируемый приступ выражаться строго, никак не менее, чем на семи языках – матом.
Вдобавок было категорически не понятно, с чего это вдруг его фигуре – целостной и самодостаточной – могла понадобиться какая-то там альфа. Почему не «бета»? Почему не «гамма»? Или парочка голых дам и сочный пирог на завтрак?
Для гармоничного существования в стае со строгой или хотя бы выполняющей какую-то иную, помимо декоративной, функцию иерархией, ему, Абрахаму Хоффманну-младшему, требовалась самая малость – попытаться родиться заново.
В остальном ни в лидерах, ни в вождях, ни в моделях для подражания, ни уж тем более в мелькающих перед глазами шерстисто-хвостатых задницах он, будучи личностью цельной и самодостаточной, за всю свою долгую жизнь пока что не нуждался ни разу. Кстати, о шерстистых задницах.
— Бля, — только и успел охарактеризовать происходящее Абрахам Хоффманн-младший, перевернулся на спину и остро, пронзительно так – до мурашек – понял со всей очевидной ясностью: признать вожака в педерастического вида мрази предлагалось не ему, а Майеру. А если бы даже не Майеру, в сущности – никакой разницы, мразей любого формата, как личность цельная и самодостаточная, Абрахам Хоффманн-младший, во-первых, терпеть не мог; во-вторых, презирал как класс.
— Сынок ему, блять! — переворачиваясь обратно на бок, сквозь кашель, без всякого желания, исключительно потому, что надо - медленно-медленно пытаясь подняться на ноги, бросил в пустоту Абрахам Хоффманн-младший, припоминая, что Уилкинс вообще-то сдох и никогда не услышит сказанного.
Но свобода слова есть свобода слова и восторжествовать обязана.
— Каленую кочергу в сральню, а не сынка тебе, мразь! — подытожил Абрахам Хоффманн-младший, находя, впрочем, и повод для радости – он не ослеп, и его вовсе не похоронили заживо, скорее - решили отложить про запас, как старый паяльник или – что, к слову, несколько более полно соответствовало ситуации – тележное колесо в форме квадрата, на случай если мир перевернется и квадратное колесо кому-то позарез понадобится.
Мир перевернулся, и миг возвращаться настал.

«Как же вы меня достали», — с грустью подумал Абрахам Хоффманн-младший, выходя из дома, осматриваясь по сторонам и тяжело опускаясь на нижнюю ступеньку крыльца.
Двое оборотней, высоко запрокидывая головы, принюхиваясь и с явным интересом поглядывая на лучше даже не думать, как очутившегося на крыше Майера, но не нападали.
Обратившийся в антропоморфного волка Тони Марино белозубо и крайне угрожающе скалился, на левом боку, дымясь, кровоточила нехорошего вида рана. Воздух вокруг мага по имени Карл, лицо которого от левой брови до правой скулы перечеркивала глубокая рваная рана, вибрировал и едва заметно отливал багрянцем. Щит, надо понимать. Тони Марино и Карла разделяло расстояние шагов в восемь для человека, для оборотня – наверное, в полтора прыжка.
Еще один маг – невысокий, светловолосый, почти мальчик с любопытством пялился уже на самого Хоффманна.
— Что? — в ответ на пристальный взгляд мага пожал плечами Абрахам Хоффманн-младший, левой ладонью накрывая расползшуюся по груди кровавую кляксу. — Я вам мешаю? Вроде не мешаю. Так что прошу – продолжайте. Пожалуйста!
— Аау-ау-у-у-у! — взвыл один из оборотней – поджарый, с шерстью цвета арахисового масла, видимо, не очень умный или чересчур азартный. Потому что на крыше оказался в те самые полтора прыжка.

Раздобыть бы сейчас вожжей и перевешать всех без разбору в случайной последовательности на ближайшем вечнозеленом дереве. Все равно ведь перебьют друг друга, а он, Абрахам Хоффманн-младший, по крайней мере, постарается сделать это относительно безболезненно.
Или нет. Касательно симпатии к некоторым из участников нынешнего, так сказать, смертоубийственного представления таки имелись определенные и вполне себе оправданные сомнения.
— Прекратите, — гораздо серьезнее, чем недавно подхлестывал к действию, на выдохе прошептал Абрахам Хоффманн-младший, краем глаза поглядывая на дергающуюся лапу Роджера Майера, затем – фокусируя взгляд на рыжей хребтине второго оборотня – того самого, который, будучи метко брошенным первым, придавил чересчур любознательного чародея, как шерстистый бильярдный шар – потерявшую всякий страх кеглю.
— А мне передали, будто бы ты помер, Эйб, — довел до сведения маг по имени Карл, в свою очередь не спуская глаз с Тони Марино. — Выходит, напиздели?
— Выходит, напиздели, — утвердительно кивнул Эйб.
— Но я – не главная ваша проблема, — пожимая плечами и морщась, сообщил Абрахам Хоффманн-младший, отмечая, как рыжий оборотень медленно поднимается на четвереньки, и как придавленный им маг – еще медленнее – проделывает то же самое. Еще один оборотень в происходящее по-прежнему – и, следует отметить, весьма мудро – не вмешивался.
— Ну а что же тогда моя главная проблема? — скривился Карл. Даже сквозь багровое марево щита его лицо выглядело необычайно бледным.
— Арр-кхе? — то ли задал аналогичный вопрос, то ли зашипел от боли Тони Марино, рана на его боку действительно выглядела удручающе скверно.
— Закон, — тихо произнес Хоффманн. — Ваша главная проблема – Закон. И то, что случается, когда относишься к нему с пренебрежением.
— Закон? — с удивлением переспросил Карл. — Нет никакого закона! Ну, может быть, за исключением одного – закона джунглей. Выживает силь…
Дожидаться окончания фразы Тони Марино не стал – бросился в атаку, прямо на щит – и, подобно пауку в янтаре, намертво застрял в воздухе.
— Не надо, Тони, предупредил Эйб, — неохотно поднимаясь на ноги, неохотно выпуская крылья – горизонтально в стороны и слегка вверх, – и совсем уж меланхолично доводя до сведения:
— Либо вы сейчас, господа, — в смысле все здесь присутствующие, — добровольно прекращаете всякие насильственные действия в адрес… м-м-м… кого бы то не было, либо я… м-м-м… вынужден буду произвести гражданский арест.
— Аррг-х! — не слишком дружелюбно оскалился рыжий и чрезмерно прыгучий оборотень, с некими явно не вписывающимися в определение дружелюбных целями косясь на хоффманновские черные с серебристым отливом перья.
Хоффманн не ответил – улыбнулся, и – буц! – примерно с таким звуком рыжий оборотень вмазался башкой в стену. Не то чтобы с разбега и не так чтобы в прыжке – просто взял и резко, по воздуху перенесся из пункта А в пункт Б, обмяк и – на пару минут точно – потерял всякое представление о собственном местоположении в пространстве-времени.
— Да на хер это все, — сплюнул в песок второй маг, за несколько минут до этого питавший к Хоффманну что-то похожее на исследовательский интерес. — Я сваливаю.
— Не торопитесь, — вежливо попросил Эйб. — Лучше помогите мне. У вас же есть при себе наручники? Ну такие… из рутения? Да? Отлично. Будьте так добры – наденьте их на вашего коллегу.
— Только попробуй, — сбрасывая щит, зашипел Карл, и между пальцев заискрились бледно-желтые язычки пламени. — Сожгу, Джимии. Сожгу к херам всех!
— Всех не выйдет, — напомнил Эйб.
— Значит, некоторых, — коротко улыбнулся Карл, бело-желтое пламя, извиваясь змеями, охватило запястья, предплечья, плечи. — Сами понимаете: не можешь выиграть – проигрывай так, чтобы стать легендой!
— Карл! — крикнул второй маг. — Не на…
Договорить не успел – огненный хлыст рубанул по шее. Пахнуло барбекю и смертью.

На очень не большой временной промежуток маг по имени Карл и Майер по имени Роджер сцепились в живой клубок, кто-то из двоих рыкнул, сверкнуло, Хоффманн сощурился, Майер улетел в лес, Карл, сплевывая землю, поднялся на ноги, расправляя плечи, улыбнулся улыбкой человека, завершившего турне по преисподней и решившего во что бы то ни стало поделиться с миром испытанным удовольствием.
— Тони, не надо, — во второй раз предупредил Хоффманн, мысленным импульсом обездвиживая готового броситься на мага и сотоварищу-оборотню на подмогу только-только пришедшего в себя Тони Марино.
— Ты ведь не убийца, дружище, верно? — уточнил Хоффманн, прекрасно понимая, что в силу отличной от человеческой формы ответить ему Марино не сможет. — Не убийца.
— А ты-то сам кто? — продолжал скалиться маг по имени Карл, обходя Хоффманна полукругом, и напоминая при этом не столько выискивающего наиболее удобную точку для нападения охотника, сколько - свое место в экосистеме животное.
— Я? — по привычке переспросил Эйб. — Неужто сомнения, одолевают? Ох-ххх!
Насчет того, имело ли место между ними двоими – Карлом и Хоффманном – знакомство, у самого Хоффманна  уверенности не было, зато, как некогда метко подметил Тони, слава «адвоката дьявола» давно вышла за пределы Нью-Йорка, и предугадать единственно возможный ответ Хоффманна задачей казалось несложной.
— Закон? — гаденько скривил рожу Карл, замирая в напряженной, не слишком естественной — руки с зажатыми в кулаки ладонями – по швам, колени – чуть согнуты — позе, и первый за весь вечер по-настоящему глядя на Хоффманна волком.
— Не я это сказал, — мотнул головой Хоффманн. Рана на груди кровоточила, и он готов был поклясться, что при желании сможет без труда засунуть в нее палец. Средний. Может быть, даже по локоть.
— Закон! — повторил Карл все тем же гаденьким голосом, от запястий до плеч золотистыми змеями извивались молнии. — А на деле - очередной реликт с длинным носом. Когда же вы наконец поймете? Ваше время прошло!
— Ты это вообще о чем? — вполне искренне удивился Хоффманн, левое крыло дернулось – точь-в-точь ухо пса, не совсем понимающего, как поступить с вцепившемся в морду котенком – напугать рыком или хорошенько отшлепать по ищущей приключений жопе.
— Об эволюции, конечно, — подытожил Карл, и вместо того, чтобы ударить пламенем в Хоффманна – ударяя хлестким огненным потоком прямо в конек дома.
Крыша поехала.
Хоффманн обернул голову. Чертыхнулся и понял – взлететь не получится, а если прыгать… тоже некуда, в общем.
— Именем закона! — раздался новый, неслышанный доселе голос. И принадлежал он тому самому второму из компании Карла оборотню. — Вы арестованы!
«Вовремя», — в свою очередь резюмировал Хоффманн, пытаясь закрыться крыльями и слыша, как трещат падающие на него бревна.[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

Территорию над частной собственностью Тони Марино прошил краткий, но громкий, полный угасающей ярости вопль. Карл пошатнулся, булькнул горлом, на кончиках немеющих пальцев в палитре сверхновой блеснули молнии, потускнели и, как вода, жиденько утекли в песок.
— Су… — донеслось до Хоффманна, продолжения не было и, надо полагать, история мага по имени Карл закончилась.
Умер он быстро и даже не понял, что именно его, так предательски напав со спины, прикончило.
Глядя на белеющие в ране, похожие на кубики сахара в кофе, кости перебитого позвоночника, Оборотень Вы Арестованы не так чтобы брезгливо, скорее – разочарованно поджал губы, цыкнул под ноги и чуть театрально поморщился.
…в правом крыле хрустнуло.
Навык сохранять спокойствие, когда в твою голову метит прегромадных размеров бревно, был ценен и чрезвычайно редок в природе, но Хоффманну – впрочем, как и часто по жизни, — везло. Этим навыком он овладел полностью, и когда окончательно понял – лететь некуда, прыгать поздно, — сделал то, что в его состоянии казалась за гранью возможного – на удачу открыл телепорт. В Рим, Милан, Нью-Йорк, на пасторальные просторы Вайоминга – куда угодно, лишь бы подальше от всего этого и Роджера Майера как отправной точки этого «всего».
Желание бежать прочь, мелочное и не достойное, погасло, едва ли успев оформиться, вероятно, еще и поэтому в должной мере оно не сработало.
— О-о-о-о-ох, — материализуясь уже без крыльев, выдохнул Абрахам Хоффманн, довольно болезненно ударяясь о корень мягкой частью пониже пояса где-то в полуметре от Роджера Майера – теперь в человеческой форме и абсолютно голого.
Голых оборотней тут было двое: Роджер Майер, окровавленный, удивительно похожий на президента страны кататоников, и тот, который Вы Арестованы.
— Боже, боже, боже, — речитативом произнес Хоффманн, глядя на обездвиженного неподалеку Тони Марино и вздрагивая, как после удара молнии, – в челюстях Оборотня Вы Арестованы неожиданно хрустнуло, причем так громко, что один из зубов наверняка раскололся, а ситуация в целом – не сулила ничего хорошего.
Некоторые из оперативников «ОсЭкс», насколько знал Хоффманн, устанавливали себе пломбы с зачарованным маячком и…
Когда вокруг один за другим начали вспыхивать разноцветные окна порталов – два, четыре, шесть, восемь – Абрахам Хоффманн понял – ночь будет долгой или даже такой, которая не предусматривает возможности для отдельных слоев общества насладиться восходом солнца.
— Совет безопасности Тихоокеанского Капитула, — предваряя вопросы, пояснил Вы Арестованы, пружинисто вышагивая в сторону Майера, а, следовательно, и Хоффманна:
— Меня зовут Джеймс Роджерс. Для вас – маршал II категории Джеймс Роджерс, — пояснил Вы Арестованы.
— Ага, понял, очень приятно, — кивнул Абрахам Хоффманн, улыбнулся и добавил не без легкой иронии в голосе:
— Позвольте вопрос, мистер Роджерс… Простите! Мистер маршал II категории Джеймс Роджерс! Можете не отвечать, если вам неловко, однако же – задница у вас не мерзнет?
— Не мерзнет, — предельно спокойно ответил маршал II категории Джеймс Роджерс. — Ну а поскольку ваше любопытство я удовлетворил, будьте добры – удовлетворите мою просьбу: вы и ваш дружок… лучше без фокусов.
— Вы о ком именно? — уточнил Хоффманн.
— В принципе об обоих, — отследив взгляд Хоффманна, скользнувший от Майера к Тони, сообщил Роджерс.
— Ясно. Собираетесь нас убить?
— Если вас это утешит, лично я бы начал с допроса.
— Здорово, — резюмировал Хоффманн.
В отличие от предыдущей компании законников, нынешняя компания законников – человек из двенадцати или того больше – пока что вела себя поразительно скромно, никого не била и это слегка обнадеживало.
— Сами подниметесь, мистер Хоффманн, или вам помочь? — поинтересовался Роджерс.
Хоффманн не ответил. Оказывается, это был очень сложный вопрос.

В участке Карсон-сити, как и в любом другом, где посчастливилось побывать Абрахаму Хоффманну, камеры предварительного заключения располагались глубоко под землей, и угадать, какое сейчас время суток – при худшем сценарии и года – казалось практически невозможным.
Но это было неплохо. С момента возвращения в участок плохих новостей вообще было немного. Во-первых, из представителей Совета безопасности Тихоокеанского Капитула никто так и не попытался принизить его честь и достоинство; во-вторых, после непродолжительного диалога с маршалом II категории Джеймсом Роджерсом и обнаружения полнейшего отсутствия состава преступления в недавних действиях самого Хоффманна, появилась надежда уже к завтраку оказаться дома; в-третьих, взамен безнадежно испорченных рубашки и крайне дорогих штанов ему была предоставлена вполне себе чистая, хоть и очевидно тюремная роба; в-четвертых, в камере было тепло; в-пятых, Роджер Майер за все время, проведенное в камере бок о бок с Хоффманном – а это около трех часов, — так и не выказал ни одной попытки пометить окружающее пространство блевотиной, тем самым демонстрируя то ли слабый желудок, то ли – с учетом его природы, такое тоже было возможно — претензию стать вожаком.
Да, в целом все было неплохо, только голова побаливала, и время от времени вспыхивающие в подкорках явно посторонние образы пробуждали странноватое желание говорить исключительно на высоком немецком. Что с учетом родословной самого Хоффманна, вернее Авеля, сына австрийской жидовьей морды, - было совсем не сложно.
— Guten Morgen, mein Bruderherz*! — не удержался Хоффманн, когда нечто новое в позе сокамерника, к слову сказать, по-прежнему голого, намекнуло, что со сном покончено, пора вставать и – вперед, к подвигам!
— Для справки: твоя роба у тебя под головой, — добавил Эйб, разглядывая Майера с соседней шконки напротив. — Пара охранников собиралась тебя одеть, но я предложил им не рисковать ни своим, ни твоим здоровьем, а тебе явно требовался покой…
Бледный свет окрашивал каждый предмет в камере в серовато-желтый, однако что именно служило источником света, Хоффманн так до сих пор и не понял.
— Кстати, могу порадовать: у тебя появился классический шанс на миллион вынырнуть из заваренного тобой дерьма чистеньким и, скажем так, заново рожденным. При условии сотрудничества Совет безопасности Капитула снимет с тебя обвинение в убийстве, по делу Уилкинса ты пройдешь свидетелем. Должен отметить – это на редкость хорошая новость, на твоем месте, Родерик… э-э-э… Роджер, я бы уже начал мысленно пританцовывать. Уверяю, немногим в твоем положении настолько везет.
Тони Марино, например, не повезло, но это была уже совершенно другая история, с куда менее счастливым концом.
____________________
*— Доброе утро, дружок! (нем.)

— Так и быть, прощаю, — благодушно усмехнулся Хоффманн, приваливаясь к серо-желтой стене затылком и чувствуя, как вдоль позвоночника колючей волной пробегает холод. — Нет, на твое счастье понятие «одеть» включало в себя только то, чем можно прикрыть, ну либо же в случае, окажись ты заядлым эксгибиционистом-агрессором, – подтереть жопу, а насчет чьих бы то ни было соображений по поводу твоей опасности для моего здоровья мне ничего не известно. Как, впрочем, и насчет моего положительного влияния на твое.
Ответить на остальные вопросы было не так уж и просто, но Хоффманн решил попробовать.
— В некотором роде я здесь по доброй воле. Во-первых, возвращаться хоть в мотель, хоть в отель было уже поздно; во-вторых, я не большой любитель отсиживаться в сторонке, когда решается моя судьба или судьба тех, кому я мог бы, но не нашел в себе духа помочь; в-третьих, вот эта камера на данный момент – самое безопасное место во всем мире для нас обоих. В настоящее время шерифа и его ближний круг арестовывают. Если вкратце: мне бы не хотелось попасть под горячую руку ни одной из сторон – ни раззадоренных мальчиков из Совета безопасности, ни пышущих гневом головорезов из «ОсЭкс», — плотно обхватывая себя скрещенными руками за ребра, сообщил Хоффманн, не до конца уверенный в правдивости или хотя бы в правдоподобного всего, что было сказано до этого момента и всего, что собирался сказать после:
— Вдобавок мне хочется дождаться Тони, – а он сейчас тесно общается с маршалом II категории Джеймсом Роджерсом, – посмотреть в лицо и понять, кого именно я вижу перед собой: хорошо знакомого жопоглазого идиота или прежде не знакомую мне своекорыстную сволочь. Но это уже мое личное дело, что касается твоего, боюсь, Роде… э-э-э, Роджер, мне известно не так, чтобы очень многое, — глядя на бесноватого вида Майера, облизнул губы меланхоличного вида Хоффманн. — Как я понял со слов маршала II категории Джеймса Роджерса, а он был не то чтобы избыточно многословен и кое-что мне пришлось додумать в меру своей испорченности… В общем, выражаясь твоим языком, в своих неспешно начатых злодейских начинаниях Уильям Уилкинс поназаключал столько добровольных или не слишком добровольных союзов, что обляпал и заставил попахивать говнецом чуть ли не добрую половину округа, тем самым с умыслом или без оного подпортив воздух в зоне комфорта широкого слоя местного высокопоставленного чиновничества, среди которого, я уверен, было и n-ое количество статусных сотрудников «ОсЭкс». А эти нежелательную конкуренцию привыкли либо оборачивать себе на пользу, либо давить в зародыше. Таким образом, подкупив или взяв в долю местный бомонд, малыш Уилли уверенно двигался в сторону установления собственного мирового господства, правда, пока в декорациях отдельно взятого округа. Потом пришел ты и свинтил ему голову. С утратой большого босса осаленные Уилкинсом законники испытали некоторую обеспокоенность, на эту обеспокоенность, как мухи на мед, слетелись уже внедренные в ряды местных законников и внедренные, вероятно, давно представители службы внутренней безопасности «ОсЭкс», ну а дальше случилось то, что случилось. Конец истории, в которой вы, мистер Майер, почти что настоящий герой. Хлоп-хлоп-хлоп, — вместо реальных аплодисментов зачем-то добавил Хоффманн, видимо, никак не желая убирать ладони от ребер.
— А самое гаденькое в том, что мне очень, ну вот очень хочется разозлиться хоть на кого-нибудь. Но не на кого. Потому что ты невиновен, я невиновен, никто не виновен, и с точки зрения значимости произошедшего для истории… м-м-м… ничего не произошло.

— Мистер Майер, — официально-деловым тоном произнес Хоффманн, убирая руки от ребер, подаваясь вперед на шконке, охая – результат предательского удара Марино затянулся не полностью, и скрытая робой повязка, которую ему наложили в местном пункте оказания первой медицинской помощи, обещалась кровить еще долго:
— Версия, героическим свидетелем которой вы стали, наверняка уже в деталях расписана за вас специально обученными Джеймсами Роджерсами, и все, что вам остается, — засвидетельствовать ее красивой каллиграфической росписью. Большего, полагаю, не требуется. И, кстати, твой ебучий список мстительного пиздабола, как показала практика, вышел очень даже правдоподобным, за что тебе отдельная благодарность от меня и от…
«Тони», — хотел было добавить Хоффманн, вместо этого – скривился, как прима-балерина над сочным ростбифом.
— …и от Закона.
Ну что ж. Знать, какого характера и в каких объемах интимными подробностями пестрел диалог, спонтанно возникший между двумя оборотнями, пока он сам валялся еблом в пол и к любого рода дискуссиям не имел доступа, хотелось примерно от слова «будь так добр, заткни пасть, данке щён, герр Родерик».
Но это было бы грубо, а Хоффманн – как человек с хотя бы частично жизнеспособной совестью – старался избегать нападок, лишенных под собой почвы.
— Слушай, давай пока отложим разговор о Тони, — предложил Эйб, отмечая, что в этой безразмерной робе герр Родерик был похож на мешок проросшего и, вероятно, крайне породистого картофеля.
— Он мне… ну-у-у… нож в спину всадил. Нож. В спину. Что само по себе гнусно и подло, и в моем случае — такой опыт, который гораздо проще пережить, чем…  Да шел бы он в жопу, — заключил Хоффманн, правда, все еще не теряя надежды пусть бы в последний разок пересечься взглядами со старой сицилийской рожей.
Просто так, чтобы понять – очередная эпоха его непозволительно долгой жизни закончилась.
Друзья приходят и уходят, а вечные жиды вроде Абрахама Хоффманна остаются вечно жидовать в одиночестве.
— Что до тебя, Джерри, — почти с удовольствием мысленно перепрыгивая от старого оборотня к новому, начал Хоффманн, глядя на Майера исподлобья:
—  Честно и без всяких подъебов – я понятия не имею, о чем ты. И не знаю, что хочу сказать из того, что ты сам хотел бы от меня услышать. Но могу попробовать. Знаю я ли, что ты такой же «Роджер Майер», как я – «Абрахам Хоффманн»? Знаю. Видел ли я в твоей памяти что-то такое, от чего кровь в жилах стынет и по суровым мужицким щекам весенними ручейками бегут суровые мужицкие слезы? Нет, не видел. Или тебе интересно, считаю ли я тебя каким-то… особенным, раз решил провести ночь здесь, с тобой, вместо того, чтобы сладко похрапывать с какой-нибудь аппетитной мулаткой под боком? Да, считаю, Джерри. Ты – особенный. Я – особенный. Все особенные! И, собственно, вот тебе ананас на торте: когда я валялся без сознания, ты не сбежал, хотя мог бы; когда ты свалился без сознания – не сбежал я, хотя мог бы. Почему не сбежал? Потому что… потому что в душе я – добрая фея или старый извращенец, обожающий подсматривать за голыми оборотнями немецкого производства. А может… может, я настолько сросся со своей работой, что готов отдавать ей всего себя семь дней в неделю сутками напролет, — шумно выдохнул Хоффманн, догадываясь, что сказал больше, чем требовалось, но гораздо меньше, чем мог.

— Совет твоего адвоката: не пытаться выдать себя за рыбу покрупнее, когда Система решила выдать тебя за малька, причем достаточно мелкого, чтобы без сопутствующего ущерба для… м-м-м… кого бы то ни было утечь сквозь пальцы Закона, — философски объявил Хоффманн, в следующее мгновение несколько обескураженный тем фактом, что кровожадный убийца герр Родерик с Б-г знает сколько лет неувядающим лицом породистого картофеля, оказывается, понятия не имеет, что он такое.
— О боже, — пару раз сочувственно мотнул головой Абрахам Хоффманн, сперва ударяя себя раскрытыми ладонями по бедрам, затем – поднимаясь на ноги и начиная мерить шагами их утопающие в желто-сером свете от неизвестного источника железобетонные хоромы.
— Я бы даже сказал «Боже мой!», — усмехнулся Хоффманн, не сводя прищуренных глаз с герра Родерика. — Ладно, допустим, ты и правда не до конца понимаешь, кем ты стал и что тебя ждет… Ну-у-ус, как говорится: первые сто лет – самые сложные в жизни оборотня. Не волнуйся, однажды ты обязательно постареешь, раздашься вширь и, может быть, отрастишь кустистую бороду. А до тех пор… до тех пор я действительно могу помочь. Поскольку, как выяснилось, ты у нас оборотень нецивилизованный… в смысле несоциализированный в нелюдском обществе, если захочешь, я могу стать твоим куратором – научить хорошему или тому, как маскировать народное ланселотство за общественно одобряемый подвиг без привлечения внимания сотрудников «ОсЭкс». То есть да, Джерри, я предлагаю тебе дружбу. Потому что… потому что «Хоффманнство» и «благородство» - это почти что синонимы, или потому, что я добрый. И эта доброта однажды меня убьет.
«А, возможно, и тебя тоже», — мысленно добавил Хоффманн, усаживаясь на шконку рядом с герром Родериком и протягивая для пожатия не свойственно прохладную для нефилима ладонь.
— Понимаешь, Джерри, мне нравится помогать людям не из-за какого-то с ними сходства и не в обмен на что-нибудь, а, скажем так, pro bono*. 
И немножечко потому, резюмировал про себя Абрахам Хоффманн, что вечное жидовство по сути не так и страшно, когда среди живых есть кто-то, с кем можно разделить ананасы на торте, и для кого ты – нечто большее, чем…
Хотя ничего большего пока что не требовалось.
— В смысле да, Джерри, мои дела по-настоящему настолько плохи… Настолько плохи, что, в общем и целом, для нас обоих это даже хорошо.
_____________________
*— от pro bono publico (ради общественного блага - лат.)

— Стоп-стоп-стоп, Джерри, — скороговоркой затараторил Эйб, сцепляя пальцы вокруг запястья герра Родерика, за секунду до – подло вторгшегося в его личное пространство, как недавно покойный Уильям Уилкинс – в зону комфорта местного высокопоставленного чиновничества.
— Без фанатизма, парень, все нормально, — заверил Хоффманн, пусть и слегка польщенный готовностью новообретенного друга-оборотня выносить ради него довольно-таки тяжелые двери казенного дома. Ключевое тут, кстати, «казенного».
— Моему здоровью ничего не угрожает. И твоему, если откажешься от резких движений, тоже. Эта царапина меня не убьет. Я вообще особо прочный. Потому что, в отличие от большинства знакомых тебе мешков с мясом, костьми и говном, делан не только интенсивной половой любовью, но и… с божьей помощью, — заверил Хоффманн и, не выпуская руки оборотня, сам для себя неожиданно рассмеялся так громко, что захлебнулся воздухом, резко подался вперед, зацепился штаниной безразмерной робы о край шконки и с грохотом завалился на пол, кажется, утягивая за собой и герра Родерика.
— Нет, ну серьезно! Я же, блять, чистое волшебство! Концентрированная благодать божья, готовая излиться на каждого сирого и угнетенного, — хохотал Хоффманн, чувствуя себя одновременно глупо, нелепо и странно легко:
— Не обижайся, Джерри, я сейчас не о тебе, в общем-то.
Замок щелкнул. Дверь открылась. На пороге стоял маршал II категории Джеймс Роджерс, в строгом сером костюме-тройке и гордом одиночестве.
— Вы свободны, — констатировал Роджерс, выгнул песочного цвета бровь и добавил каким-то подозрительным тоном:
— Но так-то вас никто не торопит.

— Хм, — хмыкнул маршал II категории Джеймс Роджерс, в целях сохранения всеобщего душевного спокойствия, удовлетворяясь выводом, что «к черту» предназначалось не ему, а Хоффманну, открывая дверь пошире и отходя в сторону на тот случай, если что-то во фразе «вы свободны» было воспринято со смыслом, обратным вложенному.
— Нет-нет, мистер Роджерс, будьте уверены – мы торопимся, — посматривая на разодранную по внутреннему шву левой штанины робу, поспешил заверить маршала II категории Абрахам Хоффманн, неловко поднимаясь на ноги и – исключительно в целях опоры – обхватывая правое плечо герра Родерика.
— Я ведь правильно вас понял, мистер Роджерс, – мы оба свободны?
— Вы правильно меня поняли, — кивнул мистер Роджерс теперь – с профессионально каменным, непрошибаемо равнодушным лицом. — Судья Майлз отозвал ордер на арест мистера Майера, однако на ближайшее время вам двоим рекомендовано задержаться в городе. Это в ваших же интересах, мистер Майер, мистер Хоффманн.
— О, безусловно! — в свою очередь торопливо кивнул мистер Хоффманн, тем самым подчеркивая, что в собственных интересах заинтересован, как никто в мире, и определенно – как никто в «ОсЭкс». — Единственное, позвольте уточнить: «на ближайшее время» - это примерно на сколько?
— Не могу сказать, но судья Майлз наверняка может. Ваши вещи вас ждут. Пройдемте за мной.
—… хорошего вам дня и приносим искренние извинения за причиненные неудобства, — с кривой усмешкой пробубнил Хоффманн себе под нос.
— Прошу прощения? — уже из коридора переспросил Роджерс.
В коридоре было гораздо светлее, чем в камере, но свет был все тот же – нездоровый, тревожащий серо-желтый. В этом свете лицо маршала II категории Джеймса Роджерса казалось еще жестче, и шероховатым, как гипсокартон.
— Ничего-ничего, — зачем-то поглядывая на герра Родерика, а в стоячем положении он был той еще каланчей, сообщил Хоффманн, задавая не совсем уместный и не очень-то нужный, но сильно свербящий вопрос:
— Мистер Марино. Что с ним?
— Хотите взяться за его дело?
— Даже если бы хотел, учитывая мою личную вовлеченность, это было бы не так-то легко устроить.
— Он жив, — смиряя Хоффманна ничего не выражающим взглядом из недр гипсокартона, пояснил маршал II категории Джеймс Роджерс. — Обвинение пока не выдвинуто, но, не сомневайтесь, выдвинуто будет. Хотите поговорить с ним? Полагаю… это возможно.
— Нет, не хочу. Но могу передумать. Благодарю за помощь, — поблагодарил за помощь Абрахам Хоффманн, оборачиваясь к Майеру, толкая в локоть и припоминая, что у него перед Майером вообще-то долг:
— Кстати, Джерри, как помнится, я обещал тебе завтрак? Предложение в силе. Видишь, я умею держать слово.
Ладонь по-прежнему была холодная, но такое нередкость, когда под ребрами еще недавно гостил нож.